|
Я сочинил длинную разбойничью историю и сделал самого себя ее главным героем. Я наплел, будто бы мы с товарищем забрались в сад, что у дальней мельницы, и нарвали целый мешок яблок, и не каких-нибудь, а одних ранетов и гольдпарменов — самых лучших сортов. От опасностей настоящего момента я хотел спастись в эту историю, а придумывать и рассказывать я привык. Чтобы говорить как можно дольше и не оказаться втянутым во что-то очень неприятное, я призвал на помощь все свое искусство. Один из нас, рассказывал я, все время стоял на страже, а другой сбрасывал яблоки с дерева. Мешок оказался таким тяжелым, что пришлось его развязать и оставить половину. Ну, мы вернулись полчаса спустя и собрали все оставленное.
Закончив, я ожидал похвал, так как под конец вошел в раж и мне самому понравилась моя история. Оба младших мальчика выжидающе молчали. Франц Кромер, сощурившись, смотрел на меня пристально, а потом спросил угрожающе: — Это правда? — Конечно! — ответил я. — Истинная правда? — Да, истинная правда, — подтвердил я упрямо, замирая от страха. — Можешь поклясться? Я очень испугался, но сразу же ответил — да. — Скажи, — клянусь Господом и вечным блаженством! — Клянусь Господом и вечным блаженством! — Ну, значит, так, — сказал он и отвернулся. Я подумал — пронесло! — и обрадовался, что вскоре после этого Франц поднялся и отправился в обратный путь. Когда мы поднялись на мост, я робко сказал, что тороплюсь домой. — К чему такая спешка? — засмеялся Франц. — Нам ведь по дороге. Он шел не торопясь, а я не решался удрать, к тому же мы действительно двигались в направлении нашего дома. Когда мы подошли, я увидел дом, толстую, медную дверную ручку, солнце в окнах, занавеску в комнате матери — и перевел дух. Наконец! Благодатное, благословенное возвращение в дом, в обитель света и мира! Я быстро открыл дверь, проскользнул внутрь и хотел уже притянуть к себе ручку, но тут Франц Кромер протиснулся следом. Он оказался рядом со мной в прохладном полутемном проходе, вымощенном каменными плитками и освещенном только со двора, взял меня за локоть и тихо сказал: — К чему такая спешка, постой! Я смотрел на него с ужасом. Он держал меня мертвой хваткой. Я пытался понять, что ему нужно и что он собирается сделать со мной. Если я закричу, громко, отчаянно закричу, прибежит ли кто-нибудь так быстро, чтобы успеть меня спасти? Я не стал кричать. — Чего тебе, — спросил я, — что ты хочешь от меня? — Немного, — ответил он, — я хочу тебя что-то спросить. Другим не обязательно это слушать. — Ну, что же я должен тебе сказать? Мне нужно подниматься, меня ждут. — Ты ведь знаешь, — тихо продолжал Франц, — чей это сад за угловой мельницей? — Нет, не знаю, может быть, мельника. Франц обхватил меня рукой и притянул к себе так, что лицо его оказалось прямо перед моими глазами. У него был злой взгляд, он гадко улыбался, лицо выражало жестокость и силу. — Так вот, мой мальчик, я могу тебе сказать, чей это сад. Я давно уже знаю, что там воруют яблоки, и хозяин сказал — это я тоже знаю, — что даст две марки тому, кто найдет воров. — Господи! — воскликнул я. — Но ты ведь ему не скажешь? Я понимал, что в этом случае совершенно бесполезно взывать к благородству. Он был из другого мира. Для него предательство не преступление. Я видел это совершенно ясно. В таких делах люди из «другого» мира были не такие, как мы. — Не скажу? — засмеялся Кромер. |
