Итак, из «Полтавы» Пушкина эпическая поэма не могла выйти по причине невозможности эпической поэмы в наше время, а романтическая поэма, вроде байроновской, тоже не могла выйти по причине желания поэта слить ее с невозможною эпическою поэмою. И потому «Полтава» явилась поэмою без героя. Мы уже доказали, что смешно было бы считать Петра Великого героем поэмы, в которой главная и большая часть действия посвящена любовной истории Мазепы. Но и сам Мазепа также не может считаться героем «Полтавы». Байрон, в своей исполненной энергии и величия поэме, названной именем Мазепы, изобразил это лицо исторически неверно; но как он в этом изображении был верен поэтической истине, то из его Мазепы вышло лицо колоссально-поэтическое: там мы видим одно из тех титанических лиц, которые в таком изобилии порождал глубокий дух английского поэта… Но Пушкин, лучше Байрона, знавший Мазепу как историческое лицо, хотел быть верен истории, – ив этом сделал большую ошибку, ибо, скажите бога ради, что за герой поэмы, о котором сам поэт говорит:

         Что рад и честно и бесчестно

         Вредить он недругам своим;

         Что ни единой он обиды

         С тех пор, как жив, не забывал,

         Что далеко преступны виды

         Старик надменный простирал!

         Что он не ведает святыни,

         Что он не помнит благостыни,

         Что он не любит ничего,

         Что кровь готов он лить, как воду,

         Что презирает он свободу,

         Что нет отчизны для него.

Герой какого бы ни было поэтического произведения, если оно только не в комическом духе, должен возбуждать к себе сильное участие со стороны читателя. Если б этот герой был даже злодей, и тогда он должен действовать на читателя силою своей воли, грандиозностью своего мрачного духа. Но в Мазепе мы видим одну низость интригана, состаревшегося в кознях. Чувствуя это, Пушкин хотел дать прочное основание своей поэме и действиям Мазепы в чувстве мщения, которым поклялся Мазепа Петру за личную обиду со стороны последнего. Мы узнаем это из разговора Мазепы с Орликом накануне полтавской битвы:

         Нет, поздно. Русскому царю

         Со мной мириться невозможно.

         Давно решилась непреложно

         Моя судьба. Давно горю

         Стесненной злобой. Под Азовым

         Однажды я с царем суровым

         Во стане ночью пировал:

         Полны вином кипели чаши.

         Кипели с ними речи наши.

         Я слово смелое сказал.

         Смутились гости молодые —

         Царь, вспыхнув, чашу уронил

         И за усы мои седые

         Меня с угрозой ухватил.

         Тогда, смирясь в бессильном гневе.