Батюшкову, по натуре его, было очень сродно созерцание благ жизни в греческом духе. В любви он совсем не романтик. Изящное сладострастие – вот пафос его поэзии. Правда, в любви его, кроме страсти и грации, много нежности, а иногда много грусти и страдания; но преобладающий элемент ее всегда – страстное вожделение, увенчаемое всею негою, всем обаянием исполненного поэзии и грации наслаждения. Есть у него пьеса, которую, можно назвать апофеозой чувственной страсти, доходящей в неукротимом стремлении вожделения до бешеного и в то же время в высшей степени поэтического и грациозного безумия. Этим страстным вдохновением обязан наш поэт самой древности, и содержание взято им из ее мифологической жизни: оно в ярких красках рисует веселое празднество и обаятельно буйных, очаровательно бесстыдных жриц Вакха:

         Все на праздник Эригоны

         Жрицы вакховы текли;

         Ветры с шумом разнесли

         Громкий вой их, плеск и стоны.

         В чаще дикой и глухой

         Нимфа юная отстала;

         Я за ней – она бежала

         Легче серны молодой.

         Эвры волосы взвевали.

         Перевитые плющом,

         Нагло ризы поднимали

         И свивали их клубком.

         Стройный стан, кругом обвитый

         Хмеля желтого венцом,

         И пылающи ланиты

         Розы ярким багрецом,

         И уста, в которых тает

         Пурпуровый виноград —

         Все в неистовой прельщает,

         В сердце льет огонь и яд!

         Я за ней… она бежала

         Легче серны молодой;

         Я настиг; она упала!

         И тимпан под головой!

         Жрицы вакховы промчались

         С громким воплем мимо нас;

         И по роще раздавались

         «Эвоэ!» и неги глас.[6 - «Вакханка» (1815). Пушкин писал об этом стихотворении: «Подражание Парни, но лучше подлинника, живее» («Заметки на полях «Опытов в стихах и прозе» К.