Такие стихи и в наше время превосходны; при первом же своем появлении они должны были поразить общее внимание, как предвестие скорого переворота в русской поэзии. Это еще не пушкинские стихи; но после них уже надо было ожидать не других каких-нибудь, а пушкинских… Так все готово было к явлению Пушкина, – и, конечно, Батюшков много и много способствовал тому, что Пушкин явился таким, каким явился действительно. Одной этой заслуги со стороны Батюшкова достаточно, чтоб имя его произносилось в истории русской литературы с любовию и уважением.

Судя по родственности натуры Батюшкова с древнею музою и по его превосходному поэтическому таланту, можно было бы подумать, что он обогатил нашу литературу множеством художественных произведений, написанных в древнем духе, и множеством мастерских переводов с греческого и латинского, – ничуть не бывало! Кроме двенадцати пьес из греческой антологии, Батюшков ничего не перевел из греческих поэтов; а с латинского перевел только три элегии из Тибулла – и то вольным переводом. Перевод Батюшкова местами слаб, вял, растянут и прозаичен, так что тяжело прочесть целую элегию вдруг; но местами этот же перевод так хорош, что заставляет сожалеть, зачем Батюшков не перевел всего Тибулла, этого латинского романтика. Каков бы ни был перевод этот в целом, но места, подобные следующим, выкупили бы его недостатки:

         Нет друга моего, нет Делии со мной.

         Она и в самый час разлуки роковой

         Обряды тайные и чары совершала:

         В священном ужасе бессмертных вопрошала;

         И жребий счастливый нам отрок вынимал.

         Что пользы от того? Час гибельный настал —

         И снова Делия печальна и уныла,

         Слезами полный взор невольно обратила

         На дальний путь. Я сам, лишенный скорбью сил,

         «Утешься!» Делии сквозь слезы говорил;

         «Утешься!» и еще с невольным трепетаньем

         Печальную лобзал печальным лобызаньем.[7 - У Батюшкова: «Печальную лобзал последним лобызаньем» (т. II, стр. 18).]

         Казалось, некий бог меня остановлял:

         То ворон мне беду внезапно предвещал,

         То в день, отцу богов, Сатурну, посвященный,

         Я слышал гром глухой за рощей отдаленной.

         О вы, которые умеете любить,

         Страшитеся любовь разлукой прогневить!

         Но, Делия, к чему Изиде приношенья,

         Сии в ночи глухой протяжны песнопенья.

         И волхвованье жриц, и меди звучной стон?

         К чему, о Делия, в безбрачном ложе сон

         И очищения священною водою? Все тщетно, милая,

         Тибулла нет с тобою! Богиня грозная! спаси его от бед,

         И снова Делия мастики принесет,

         Украсит дивный храм весенними цветами,

         И с распущенными по ветру волосами,

         Как дева чистая, во ткань облечена,

         Воссядет на помост: и звезды и луна,

         До восхождения румяныя Авроры,

         Услышат глас ее и жриц фарийских хоры.