И только. На дворе живой собаки нет.

         Вот, правда, мужичок; за ним две бабы вслед.

         Без шапки он; несет под мышкой гроб ребенка

         И кличет издали ленивого попенка,

         Чтоб тот отца позвал да церковь отворил.

         Скорей! ждать некогда! давно б уж схоронил[19 - Критик цитирует «Румяный критик мой, насмешник толстопузый…» по тексту, в котором 21-я и 22-я строки (завершающие этот отрывок) ошибочно напечатаны как 5-я и 6-я.].

Пьеса «Ночью во время бессонницы» показывает, как глубоко вглядывался Пушкин во все явления жизни, как глубоко прислушивался он к ним:

         Мне не спится, нет огня;

         Всюду мрак и сон докучный.

         Ход часов лишь однозвучный

         Раздается близ меня.

         Парки бабье лепетанье,

         Спящей ночи трепетанье,

         Жизни мышья беготня —

         Что тревожишь ты меня?

         Что ты значишь, скучный шепот?

         Укоризна или ропот

         Мной утраченного дня?

         От меня чего ты хочешь?

         Ты зовешь или пророчишь?

         Я понять тебя хочу,

         Темный твой язык учу[20 - Последняя строка «Стихов, сочиненных ночью во время бессонницы», читается и по-другому: «Смысла я в тебе ищу».].

«Подражение Данту», для не знающих итальянского языка, верно показывает, что такое Дант как поэт. Вообще, у нас Дант какая-то загадка: мы знаем, что Шлегель его провозгласил чуть-чуть не наравне с Шекспиром;[21 - См. «Историю древней и новой литературы» Ф. Шлегеля (ч. II. СПб., 1830 с. 10–14).] наши доморощенные критики также много накричали о нем; были о нем даже целые диссертации, хотя немножко и бестолковые; переводы из Данта, еще более диссертаций, добили его на Руси[22 - «Доморощенный критик» – С. П. Шевырев, который неоднократно восхищался Данте и под воздействием его «сильной гармонии» осознал необходимость введения в русское сложение итальянской октавы (см.: «Московский наблюдатель», 1835, ч. III, с. 5 и след.). Помимо трактата, излагающего суть этой реформы, Шевырев написал диссертацию «Дант и его век» (см. примеч. 1 к рецензии «Париж в 1838 и 1839 годах» В. М. Строева). Переводчиками Данте были Шевырев, которого очень склонял на это Пушкин (см.: «Русский архив», 1882, кн. 3, с. 185; о его «октавах» см. примеч. 19 к статье «Педант»); П. А. Катенин (см. его «Сочинения и переводы», ч. II. СПб., 1832) и Ф. Фан-Дим (Е. В. Кологривова), чей прозаический перевод «Ада» вышел в 1842 г.]. Но теперь, после двух небольших отрывков Пушкина из Данта, ясно видно, что стоит только стать на католическую топку зрения, чтоб увидеть в Данте великого поэта. Прислушайтесь внимательным слухом к этим откровениям задумчивого, тяжело страстного итальянца, которого душа так и рвется к обаяниям искусства и жизни, несмотря на весь свой католический страх греха и соблазна:

         И часто я украдкой убегал

         В великолепный мрак чужого сада,

         Под свод искусственный порфирных скал.