1930–1996».

* * *

Когда Леонтьев выложил на стол главного редактора «Российского курьера» с десяток цветных снимков, сделанных «мыльницей» Паши Акимова, тот только головой покачал:

— Ну и делаА мы на бедолагу грешили. В каком году он помер? В 96-м? Даже не успел покупаться в лучах славы!

— И в золотом дожде, — подсказал Леонтьев.

— Да, и в золотом дожде. Это особенно обидно.

Эдвард Туполь, тотчас примчавшийся в редакцию, растерялся:

— С кем же я судился? С кем я столько лет боролся? Проклятый сукин сын!

— Побойтесь бога, Эдвард Анатольевич, — укорил Володя. — Вы боролись с тенью. Незванский ни при чем. Если он следил за вами с небес, его это здорово веселило.

— Он там веселился, а я землю носом рыл! Тратился на адвокатов, прилетал в Москву! Знаете, сколько стоит билет только в один конец? Восемьсот баксов! Ну, подлая натура! Ну, мерзавец!

— Успокойтесь, — прикрикнул Володя. — Сядьте и успокойтесь. Займитесь делом. Валерий Николаевич хочет отчитаться за командировку.

— Билеты на самолет, автобус-экспресс, счета в гостинице, — выложил Леонтьев квитанции. — И по сорок евро суточные. Остаток — сто шестьдесят евро. Держите.

Туполь сунул деньги в карман, спохватился:

— По сорок евро суточные? Не жирно?

— Такая ставка установлена правительством за загранкомандировки, — сухо проинформировал Володя.

— Не хило живут в России командировочные!.. Извините, я перенервничал. Как теперь давать материал?

— Никак.

— Что значит никак? — поразился Туполь.

— Никак значит никак. Мы не будем об этом писать.

— Но почему?!

— Речь шла о конфликте между двумя литераторами. Мы решили вмешаться. Сейчас речь идет о споре хозяйствующих субъектов. В такие споры мы не вмешиваемся. На это есть арбитраж, суд.

— О чем вы говорите? Какой я, к черту, хозяйствующий субъект?!

— Вы — маленький. Незванский — большой. Размер не имеет значения.

— Но это же афера! Вы что, не понимаете? На ваших глазах разворачивается грандиозная афера!

— На наших глазах все время разворачиваются грандиозные аферы. МММ, ГКО. О них мы знаем. А сколько таких, о которых не знаем? Мы не можем в них влезать. Для этого у нас нет ни сил, ни средств.

— Несчастная Россия! Проклятая богом страна! Как была рабской, так и осталась! А русская литература? Вы подумали о русских читателях?!

— Такие читатели. Насильно их никто не заставляет читать Незванского. Все, Эдвард Анатольевич, закрыли тему.

— Зачем же я посылал ваших людей в Германию? За что платил?

Из лежащих на столе снимков главный редактор выбрал тот, где был могильный камень с надписью «Ewsey Fr. Neswanskiy», и протянул Туполю:

— Вот за это. Повесьте у себя над письменным столом. Смотрите на него и повторяйте: «Я победил». Вы, в самом деле, победили. Ваш оппонент мертв, вы живы. Это ли не победа?

— Ну вот, Валерий Николаевич, нашими общими стараниями одним ненавистником России стало больше, — проговорил Володя, когда Туполь наконец ушел. — Как этот эпизод будет отражен в вашем романе?

— Не знаю, — ответил Леонтьев. — Нужно подумать.

— Кстати, все забываю спросить. Над чем вы сейчас работаете?

— Да так, сочиняем детективчик.

— Название уже есть?

— Есть.