— Может быть, к тому времени, когда это произойдет, я смогу зайти домой, чтобы присутствовать на ней.

— Нет, — категорично заявил Фил. — В это время будет считаться, что он находится в учебной части, и каждый дурак знает, что оттуда не отпускают домой.

— Я, пожалуй, лучше пойду в свою комнату и начну собираться, — сказал Джо.

Фил поднялся из-за стола.

— Я уйду на пару часов, — сказал он. — Буду дома в половине одиннадцатого.

— Каждый понедельник и среду ты уходишь вечерами на несколько часов собирать деньги, — пожаловалась Марта. — Почему они не могут выплачивать все в пятницу, как было всегда?

— Наш бизнес расширился, — ответил Фил. — И если я не буду сам заниматься этим, мы никогда не получим наши деньги, — он направился к двери, повторив: — Я вернусь в половине одиннадцатого.

— Не забудь положить свои таблетки в карман, — напомнила ему Марта.

Фил подбросил на ладони маленький пузырек.

— Они у меня есть, они у меня есть, — пробормотал он себе под нос.

Джо как раз закончил укладывать свои вещи и закрывал чемодан, когда услышал, как машина отца подъезжает к дому. Потом открылась боковая дверь, на лестнице раздались тяжелые шаги отца, направляющегося в его с Мартой спальню. Через несколько секунд зашумел душ в ванной родителей; потом все звуки затихли, и Джо заметил, как угасла полоска света, видневшаяся из-под их двери.

Джо взял несколько рукописей с кровати. Вдруг одна из них привлекла его внимание, и он присел на край кровати, чтобы перечесть ее. Это был рассказ, набросанный карандашом на желтой линованной бумаге лет пять назад. Он написал его, чтобы поразить воображение своей школьной учительницы английского, которая была первым человеком, сказавшим ему, что у него есть талант и ему надо стать писателем.

Тот факт, что глубокий квадратный вырез ее платья открывал ему исчерпывающе полный и волнующий вид ее упругих грудей и розовых сосков, не имел ничего общего с его решением стать писателем. Но вырез платья сыграл свою роль. Об этом в основном и говорилось в рассказе. Школьник влюбляется в свою учительницу английского, потому что думает, что она намеренно позволяет ему заглядывать в декольте. Его мечты разбились вдребезги, когда он пришел к ней с букетом цветов, а дверь открыл ее муж. Почти целый год она жила в его снах и мечтах, почти десять банок вазелина были потрачены на его стертый, воспаленный пенис Сейчас, перечитывая рассказ, он подумал, что о том времени и вправду стоит написать рассказ, — но не тот, что он уже написал. Он швырнул рукопись на пол, разделся и лег в постель. С секунду он сомневался — не встать ли ему, чтобы почистить зубы, но он слишком устал; он выключил бра над кроватью. Он смотрел в темноту; слабые отблески уличных фонарей лежали на потолке. Тени уже начали темнеть, когда в комнате послышался тихий стук.

Он сел в кровати. Это было странно. Звук шел не от двери и не из коридора. Тихий стук раздался снова. Еле слышный голос Мотто послышался из-за стены, у которой стояла кровать Стиви, в дальнем конце комнаты.

Встав на кровати Стивена на колени, он приложил ухо к стене.

— Мотти?

— Да, — прошептала она. — Выдерни болты из старых дверей между нашими комнатами.

Теперь он вспомнил — двери между комнатами закрыли, когда Мотти отдали комнату Стиви. Он слегка отодвинул кровать от дверей, потом выдернул болты. Это было довольно трудно: болты закручивались на совесть, на много лет. В конце концов, негромко заскрипев, они поддались.