— Оно конечно.

— И никому ведь ничего не объяснишь, братан. Черт, да ведь на самом деле это способ объясниться с самим собой. Но и это толком не получается. Все пытаешься, мозгами крутишь, а толку-то…

— Да. Вот ведь как. Но вот насчет того, как ты мозгами крутишь, этот мир точно ничего не знает.

— Я понимаю. И даже хуже того. Мне плевать.

В Прощеное воскресенье еще в предутренней темноте она зажгла свечку и поставила подсвечник на пол у комода, чтобы ее свет из-под двери не проник в коридор. Вымывшись в раковине с мылом и мокрой тряпочкой, она наклонилась, дав волосам упасть вперед, после чего полсотни раз вытерла их по всей длине полотенцем и расчесала гребнем еще раз триста. Экономно капнула несколько капель духов на ладонь и, потерев сперва рукой руку, надушила себе волосы и шею. Потом собрала волосы, заплела их в косу, свернула ее в узел и скрепила заколками.

Аккуратно одевшись в одно из трех своих уличных платьев, она встала перед скудно освещенным зеркалом, осмотрела себя. Платье на ней было темно-синее с белыми полосками у ворота и на рукавах, она поворачивалась у зеркала и так и сяк, застегнула, потянувшись через плечо, верхнюю пуговку сзади и завертелась снова. Села в кресло, надела черные туфли-лодочки, встала, подошла к комоду, взяла сумочку и положила в нее те несколько туалетных принадлежностей, которые туда влезли. No coja nada , прошептала она. Сложила и сунула туда пару чистого нательного белья, щетку для волос и гребень и с трудом застегнула замочек. No coja nada . Взяла со спинки кресла свитер, набросила его на плечи и, обернувшись, окинула взглядом комнату, которую никогда больше не увидит. Грубо сделанная фигурка святого стояла, как прежде, с криво приклеенным посохом в руке. Сняв с вешалки у умывальника полотенце, она закутала в него santo , потом села в кресло с santo  на коленях и сумочкой, свисающей с плеча; стала ждать.

Ждала долго. Часов у нее не было. Она прислушивалась, ожидая, когда вдали, в городе, зазвонят колокола, пусть иногда, если ветер дует с пустыни, их и не слышно. Вскоре раздался крик петуха. Наконец послышалось шарканье тапок — это по коридору шла criada ; девушка встала как раз в момент, когда отворилась дверь, старуха заглянула к ней, обернулась, проверила, нет ли кого в коридоре, а потом вошла, одной рукой помахивая перед собой, а прижатым к губам пальцем другой призывая к молчанию. Дверь за собой притворила беззвучно.

– ¿Lista?  — прошипела она.

— Sí. Lista .

— Bueno. Vámonos .

Старуха дернула плечом и с какой-то прямо даже лихостью тряхнула головой. Этакая напудренная мачеха из старой сказки. Оборванная заговорщица, жестикулирующая на подмостках. Девушка схватила сумочку и сунула santo  под мышку, тогда как старуха, отворив дверь, выглянула наружу, а потом движением руки поманила девушку, и они обе вышли в коридор.

Каблуки защелкали по кафелю. Старуха невольно оглянулась, и девушка, слегка пригнувшись и подняв сперва одну ногу, потом другую, сняла туфли и сунула их под мышку — туда же, где держала santo .

Старуха затворила за ними дверь, и они двинулись по коридору; старая карга вела ее за руку, как маленькую, другой рукой копаясь в кармане фартука — нащупывала нужный ключ на связке, соединенной ремешком с куском палки от швабры.

У наружной двери она остановилась и снова стала надевать туфли, пока старуха возилась с тяжелым засовом, проворачивала его ключом, для бесшумности набросив на засов свою шаль-rebozo . Тут дверь открылась, за ней был холод и мрак.

Они остановились, поглядели друг на дружку.

— Rápido, rápido , — зашептала старуха, и девушка торопливо сунула ей в руки обещанные деньги, а потом порывисто обняла ее за шею, поцеловала в сухую кожаную щеку и выскочила за дверь.