Парень отпрыгнул в сторону, не спуская с сутенера глаз. Кровь на его ноге стала холодной. Поднял руку с ножом, рукавом провел у себя под носом.

— Спасай себя, — сказал он. — Если сможешь. Спасай себя, блядский повелитель.

— Он еще обзывается.

Продолжают кружиться.

— Он глух к голосу разума. Не слушает друзей. Слепого маэстро. Никого не слушает. Ничего так не жаждет, как быть зарытым в одной могиле с мертвой блядью. И еще обзывается.

Эдуардо возвел глаза горе. И вытянул руку, как бы призывая оценить, насколько втуне пропадают добрые советы, адресуясь будто к какому-то невидимому свидетелю.

— Очень это по-деревенски. И очень по-мальчишески.

Сделав обманное движение влево, он полоснул Джона-Грейди по бедру в третий раз.

— Я буду говорить тебе, что делаю. То есть что я на самом деле уже сделал. Потому что, даже зная заранее, ты не сможешь ничего изменить. Хочешь, буду каждый раз предупреждать?.. Что-то он помалкивает, наш соискатель. Очень хорошо. Вот мой план. Хирургическая трансплантация. Мозги соискателя перемещаем ему в задницу. Как тебе такая идея?

Еще круг. И нож, мелькающий взад-вперед.

— Хотя они, должно быть, уже и так там. Как же ему, бедному, думать-то? Пацану, с мозгами, которые этак вот переехали. Он еще надеется выжить. Ну конечно. Но он становится все слабее. Песок всасывает его кровь. Что на это скажешь, жених? Скажи что-нибудь.

Он снова сделал финт своим выкидным ножиком, отступил и продолжил кружение.

— Ничего не говорит. А все же сколько раз его предупреждали? И после всего этого пытаться ее выкупить? Это уже явный мостик из того момента в этот — бросается в глаза, как черное на белом.

Джон-Грейди сделал обманное движение, потом дважды полоснул ножом. Эдуардо весь извернулся, как кот в падении. Опять закружились.

— Ты, пацан, прямо как те вокзальные бляди. Надо же, верить, что безумие свято! Особая благодать. Прикосновение длани. Приобщение к божественному.

Он держал нож перед собой на уровне пояса и медленно водил им вперед-назад.

— Но что это может сказать о Боге?

Они ринулись вперед одновременно. Парень попытался схватить его за руку. Сцепились, громко хакая. Сутенер отпихнул противника и отступил, кружа. Его рубашка спереди оказалась взрезана, и красный ножевой разрез через весь живот. Парень стоит, держа руки низко, вниз ладонями, ждет. Зияющая рана на предплечье, уроненный нож валяется в песке. Стоит, не отрывая глаз от сутенера. Два пореза на животе, весь провонял кровью. Дождевик размотался, повис на руке; он медленно намотал его снова, зажал край полы в кулаке, стоит ждет.

— А соискатель, кажется, потерял свой ножик. Не к добру это, а?

Он повернулся, вихляясь и кружа, пошел вперед. Взгляд вниз, на нож.

— Что будем делать дальше?

Парень не отвечает.

— Что ты мне дашь за ножик?

Парень не сводит с него глаз.

— Давай, предложи что-нибудь, — сказал Эдуардо. — С чем ты сейчас готов расстаться, чтобы вернуть свой ножик?

Парень повернул голову, сплюнул. Эдуардо повернулся и медленно пошел назад:

— Давай-давай, смотри во все глаза!

Парень попытался нагнуться неожиданно и завладеть ножом, но Эдуардо упредил его, наступив на лезвие своим изящным черным ботиночком.

— Разреши мне выколоть тебе один глаз, тогда получишь нож, — сказал он. — Иначе я просто перережу тебе горло.

Парень стоит молчит. Наблюдает.

— Подумай об этом, — сказал Эдуардо. — С одним глазом в башке ты, может быть, еще сумеешь убить меня. Вдруг поскользнусь.