Въехали в Ван-Хорн и остановились: пора было заправиться и выпить кофе; к этому времени родные для Троя места, где он жил в детстве, где была могила его брата и куда он подумывал когда-нибудь вернуться, остались позади. Времени было два ночи.

— Представляю, что скажет Мэк, когда увидит грузовик.

Билли кивнул:

— С утра, может, успеем заехать в город, починимся.

— И во сколько, ты думаешь, это обойдется?

— Не знаю.

— Хочешь, войду в долю?

— Не откажусь.

— Хорошо.

— С тобой правда все в порядке?

— Да. Все нормально. Меня тут просто кое-какие думы одолели.

— А-а.

— Но ведь с них — толку-то.

— Да уж.

Сидят пьют кофе. Трой вытряхнул из пачки сигарету, прикурил, выложил сигареты и зажигалку «Зиппо» на стол.

— Слушай, а все-таки за каким хреном ты там остановился?

— Остановился, да и все тут.

— Ты ж говорил, не мог не остановиться.

— Угу.

— А почему? Что-то связанное с религией?

— Нет. Религия — не моя тема. Просто был такой день, худший день в моей жизни… Мне тогда было семнадцать, мы с напарником, который был моим родным братом, уносили ноги, его ранили, а тут вдруг грузовик, полный мексиканцев — точь-в-точь таких же, как эти, — появился прямо будто из ниоткуда, и они сняли наши задницы с огня. Я тогда даже усомнился, сможет ли их старая колымага удрать от всадника, но ничего, удрали. Им не было никакой нужды останавливаться, помогать нам. Но они остановились. Я даже думаю, им бы и в голову не пришло этого не сделать. Вот и все.

Трой посидел молча, глядя в окно.

— Да, — наконец сказал он. — Вполне себе веская причина.

— Угу. Какая-то нужна же. Ты готов?

— Ага. — Трой допил остатки кофе. — Готов.

У ворот он заплатил положенные два цента, протиснулся через турникет и пошел по мосту. На речном береговом откосе суетились мальчишки, вздымали вверх приколоченные к палкам жестянки, просили денег. Перейдя мост, окунулся в море торговцев, пытающихся хоть кому-нибудь продать кто дешевую бижутерию, кто изделия из кожи, кто одеяла. Некоторое время каждый из них упорно шел за ним, затем в сутолоке сплошного базара, с Хуарес-авеню распространившегося на улицы Игнасио Мехиа и Сантоса Дегольядо, его сменяли другие, тогда как прежние отставали, провожая взглядами.

Встав у конца стойки бара, он заказал виски, оперся сапогом на нижнюю перекладину и оглядел помещение и проституток.

— Donde estan sus companeros?  — спросил бармен.

Подняв стопку виски, он повертел ее в пальцах.

— En el campo , — сказал он. И выпил.

Так он простоял два часа. Одна за другой к нему подходили проститутки, приставали и одна за другой возвращались. О ней он не спрашивал. За это время выпил пять виски, заплатил за них доллар и еще один доллар дал бармену сверху. Перейдя Хуарес-авеню, прихрамывая, направился дальше по Мехиа к «Наполеону», сел за столик на улице и заказал стейк. В ожидании обеда сидел пил кофе, наблюдая уличную жизнь. Подошел какой-то мужчина, пытался продать ему сигареты. Другой попробовал продать изображение Мадонны на раскрашенном целлулоиде. Еще какой-то человек с непонятным устройством, снабженным циферблатами и рычажками, спросил, не хочет ли он сам себе устроить электрический стул. Наконец принесли стейк.

Следующим вечером пришел снова. В баре сидели человек шесть солдат из Форт-Блисса, скорей всего новобранцев, судя по тому, что их головы были острижены под ноль.