Потекла водянистая сукровица. Вытащенную палку он поднес к носу, обнюхал и выбросил прочь. Вернувшись к коню, достал бутылку бальзама «Пиерлис» и тампоны. Когда он развязал и отпустил теленка, побежка у того стала еще более странной, чем прежде, но он решил, что со временем бычок поправится.
В полдень сел на утес, оставшийся от древнего выхода лавы, и съел свой ланч; с этого места открывался вид на север и запад; везде заливные луга. Скалы пестрели древними рисунками — на вырезанных в камне пиктограммах были животные, луны, люди и забытые иероглифы, значения которых никто уже никогда не постигнет. На солнце скалы были теплыми, он сидел в защищенном от ветра закутке и обозревал безмолвную пустую землю. Нигде ничто не колыхнется. Немного посидев, сложил обертки ланча, встал и, сойдя со взгорка, поймал коня.
При свете лампочки, горевшей в конюшенном проходе, он все еще чистил щеткой и скребницей вспотевшее животное, когда подошел Билли и, ковыряя в зубах, встал неподалеку, стал смотреть.
— Куда ездил?
— Где Кедровые Ключи.
— Весь день там пробыл?
— Угу.
— Звонил мужик, хозяин той кобылки.
— Я так и думал, что он позвонит.
— Такой спокойный, без никакого озверения.
— Чего ж тут звереть-то.
— Спрашивал Мэка, не разрешит ли он тебе посмотреть у него еще кое-каких лошадей.
— А-а.
Он продолжал наяривать коня щеткой. Билли стоит смотрит.
— Она говорит, если тотчас же, говорит, не явится, выкину, к черту, все на помойку.
— Через минуту буду.
— Давай.
— Как ты находишь здешние места?
— А что, нормальные места, и очень даже ничего.
— В сам-деле?
— Ну, я ж не сваливаю никуда. И Трой не сваливает.
Джон-Грейди со щеткой перешел к ляжкам коня. Конь встряхнулся.
— Нам всем придется сваливать, когда здесь все земли отойдут армии.
— Да это я знаю.
— Трой, стал-быть, не сваливает?
Билли осмотрел кончик зубочистки и снова сунул ее в рот. Свет лампочки в конюшенном проходе на миг заслонила летучая мышь, ее тень чиркнула по коню, по Джону-Грейди.
— Думаю, он просто хотел повидаться с братом.
Джон-Грейди кивнул. Обоими локтями опершись на спину коня, он выбросил из щетки вылезшие щетинки, проследил их падение.
Когда вошел на кухню, Орен еще сидел за столом. Оторвал взгляд от газеты и опять погрузился в чтение. Джон-Грейди подошел к раковине, помылся, а Сокорро отворила дверцу духовки и достала оттуда блюдо.
Сидит ест ужин, через стол читая новости на обороте газеты Орена.
— А что такое плебисцит? — спросил Орен.
— Без понятия.
Через какое-то время опять Орен:
— И нечего мою газету с той стороны читать!
— Чего?
— Я говорю, нечего мою газету с обратной стороны читать.
— Ладно, не буду.
Орен сложил газету, пихнул ее по столу Джону-Грейди, поднял чашку кофе, отхлебнул.
— А как вы догадались, что я с той стороны газету читаю?
— Почувствовал.
— А что в этом дурного?
— Ничего. Просто меня это нервирует, вот и все. Это из разряда дурных привычек. Хочешь чью-то газету почитать — попроси его.
— Ладно.
— Тот мужик, владелец кобылки, которую ты забраковал и не позволил оставить у нас на территории, позвонил, хочет тебе работу предложить.
— У меня и так есть работа.
— Мне кажется, он хочет, чтобы ты съездил с ним в Фабенс, посмотрел лошадь.
Джон-Грейди покачал головой:
— Нет, это не то, чего он хочет. |