— Нет. Такую женщину разве забудешь! Да он и не из тех, кто забывает. Нет, не из тех.

Он сел, надел шляпу, выровнял.

— Ну, ты готов, братишка?

— Вроде.

Он с усилием встал, взял бидон с ланчем и, отряхнув сиденье штанов ладонью, нагнулся за курткой. Посмотрел на Джона-Грейди:

— Как-то раз один старый ковбой сказал мне, что он ни в жисть не видывал, чтобы из женщины, выросшей в доме, где сортир внутри, получилось бы что-нибудь путное. Вот и она тоже в роскоши не купалась. Старина Джонсон всегда был простым ковбоем, а за это дело сам знаешь, сколько платят. Мэк познакомился с ней на церковном ужине в Лас-Крусес, ей тогда было семнадцать, и тут уж не отнять и не прибавить. Нет, ему через это не переступить. Ни теперь, ни вскорости, и никогда.

Когда вернулись, уже стемнело. Покрутив ручку, Билли поднял дверное стекло и продолжал сидеть, глядя на дом.

— Устал я как последняя скотина, — сказал он.

— Хочешь все бросить в кузове?

— Нет, ну лебедку-то надо выгрузить. Может пойти дождь. Ведь может? Да еще там этот ящик со скрепами. Заржавеют, на хрен.

— За ящиком я слазаю.

Джон Грейди потащил из кузова ящик. В конюшенном проходе вспыхнул свет. У выключателя стоял Билли, встряхивал руку, словно градусник.

— Ну каждый раз! Стоит мне этой заразы коснуться — бьет током.

— Это из-за гвоздей в подметках.

— Так почему ж меня тогда не по ногам бьет?

— Это я без понятия.

Лебедку повесили на гвоздь, а ящик со скрепами поставили на поперечный брус стены у самой двери. В денниках наперебой ржали лошади.

Джон Грейди двинулся по конюшенному проходу и, дойдя до последнего бокса, хлопнул ладонью по двери денника. И в тот же миг раздался такой удар по доскам стены напротив, будто там что-то взорвалось. Пыль сразу же пронизал лучик света. Джон бросил взгляд на Билли, усмехнулся.

— Ни хрен-нас-се! — вырвалось у Билли. — Он же теперь на улицу ногу сможет высунуть!

Не отрывая рук от доски, на которую облокачивался, Хоакин отступил с таким видом, будто увидел в загоне нечто настолько ужасное, что невозможно смотреть. Но отступил он, просто чтобы плюнуть, и он плюнул — как всегда, задумчиво и медлительно, — после чего вновь сделал шаг вперед и опять стал смотреть за изгородь.

— Caballo , — сказал он.

Тень бегущего рысцой коня пронеслась по доскам, по его лицу и скользнула дальше. Он покачал головой.

Они прошли вглубь помещения, туда, где поверх ограждения загона были приколочены две доски два на двенадцать, взобрались на них и сели, упершись каблуками в нижние доски, закурили и стали смотреть, как Джон-Грейди работает с жеребенком.

— Чего он думает добиться от этого птицеголового сукина сына?

Билли покачал головой:

— Каждый когда-нибудь находит коня себе под стать.

— А что это за штуку он надел жеребчику на голову?

— Недоуздок с наносником. Кавессон называется.

— А чем ему не угодило обычное оголовье?

— Его об этом и спроси.

Трой наклонился, сплюнул. Поглядел на Хоакина.

– ¿Qué piensas?  — спросил он.

Хоакин пожал плечами. Он со вниманием смотрел, как конь на длинной корде ходит кругами по корралю.

— А ведь этого коняшку к удилам уже приучали.

— Ну, как бы да.

— Похоже, он вознамерился его заново переучивать.

— Ну-у, — протянул Билли, — есть у меня подозрение, что если он чего вознамерился, то, скорей всего, своего добьется.