|
Того лучше произносит. Похвалились перед патриархом, к себе нашего Михайлу Львова вызвал, послушал и полтину за искусство дал. У самого-то кир-Иоакима рацельщиков целая школа. Распорядился он так, чтобы Книг-Печатного Двора справщик Карион Истомин среди домовых меньших поддьяков отбирал, певчих мальчиков, иначе молвить. Шестеро у него в нынешнем году в учении находятся. Что ни праздник, перед патриархом новые рацеи должны сказывать. Им кир-Иоаким тоже по полтине каждому в поощрение дает. А вот рацельщик из Донского монастыря и вовсе отличился — иеромонах Иов Еруновский. Ему за его орацию преосвященный целый рубль дал. Теперь и другие обители обязаны перед патриархом отчет держать. Сама бы с радостью послушала, да редко их во дворец присылают, а уж в терема разве что на тезоименитство, если попросишь.
— Не пойму тебя, Василий Васильевич. Кому, как не тебе, русское войско на Крым вести. Неужто честь такую кому уступишь? Во главе государства стоишь, тебе и дела под стать должны быть. А уж как я тебя, соколик мой, ждать буду, какую встречу тебе Москва устроит — в сказке не найдешь! — Государыня, не привык я к военной жизни, да и дел ратных давно не касался. Лучше воеводу любого возьми. Хоть Шереметева Бориса Петровича. Сама ж его в бояре пожаловала. Когда мы переговоры с Речью Посполитой вели о Вечном мире, обок меня он был. — Скажи, князь, в подчиненных твоих. — А хоть бы и так. Вспомни, какие награды боярину определила. Чашу позолоченную, кафтан атласный, жалованья прибавила да четыре тысячи рублей. — Ты просил, я и дала. С твоих же слов. — Что ж теперь с моих же слов отправить его в Крымский поход не хочешь? Да и нужен ли тебе поход-то этот, государыня? — Как это нужен ли? Да ты что, князь? Раз в Вечном мире обещалися, слово наше крепко. — Крепость-то слов этих посольских не больно велика, сама знаешь. А Борис Шереметев в прошлом году ездил один в Варшаву мир-то подписывать. У королевы приема особого добился да через нее поддержку и получил. — А про Вену забыл? Хотел с императором Леопольдом договор против Османской империи заключить, и что из того вышло. Только-то и дел, что грамоты верительные умудрился не министру, а самому Леопольду вручить. Велик ли прибыток! — Так сама же ты, государыня, за службу ему вотчину в Коломенском уезде отписала. — Отписала, да командовать войсками в Севск и Белгород отправила. Поглядим, как там себя покажет. Не по зубам ему целый поход возглавлять да еще славу такую приобрести. — Коли будет слава-то. — Да чего ты боишься, Василий Васильевич? Отчего робеешь? Нас с тобой судьба одной веревкой связала. Выиграешь ты поход, быть мне на престоле. Не выиграешь — да говорить об этом не хочу. Никаких денег на войско не пожалею. Ты себя по-царски устраивай. Сам ничего не делай — помощников у тебя в достатке будет. Только ступай в поход, князюшка, только с победой ворочайся. Ни о чем тебя больше не прошу — об одном походе.
6 сентября (1687), на день воспоминания чуда Архистратига Михаила, бывшего в Хонех, приходили ко благословению к патриарху в Крестовую палату бояре и воеводы, князь Василий Васильевич Голицын с товарищи, которые пришли к Москве с службы в Крымской степи.
15 сентября (1687), на день памяти обретения мощей святителя Акакия исповедника, епископа Мелетинского, и первомученика архидиакона Стефана, приходили к патриарху ко благословению в Крестовую палату на отпуске Гетманской писарь Павел Самойлов, который прислан был к Москве к великим государям и святейшему патриарху от гетмана Ивана Степановича Мазепы.
Сердце — вещун. Не надо было Софье Алексеевне своего князя в поход Крымский отправлять. За версту видать, какой из него военачальник. |
