— Удивился, поди?

— Больше обрадовался. Образ Знамения прислал.

6 января (1692), на Святое Богоявление, Крещение Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, на иорданном освящении воды в Москва-реке присутствовал государь Петр Алексеевич. Иноземцам для смотрения было отведено место на кремлевской стене, около Тайницкой башни. Присутствовали при том Польского короля резидент с королевскими дворянами и другие иноземцы и Донские казаки.

— Ну, силен пить Петр Алексеевич, ну, силен! Стрельцы и те дивятся. Еле-еле в возраст вошел, а уж любого выпивоху за пояс заткнет. Немцы да голландцы так рядами и валятся, а он знай себе шутки шутит да всем подливает. Хмель его, окаянного, не берет.

— Оставь ты, Фекла, государя осуждать. Беды наживешь — нам всем не расхлебать.

— Да нешто я одна, царевна матушка Марфа Алексеевна. Как есть вся Москва толкует. Как царский поезд несется, дух за ним винный долгонько стоит. Как люди, так и я.

— Да, ничего не скажешь, переменились во дворце обычаи. Бывалоча комедиальные действа, музыканты, рацеи. Споры какие про книжные премудрости разные бывали, а теперь… Вот Карион Истомин какие вирши о царевне Софье Алексеевне писал, а гляди, на Букварь переметнулся. От Петра Алексеевича ни на шаг.

— А Букварь-то занятный, государыня-царевна. Лицевой — на каждую букву вещи нарисованы, стихи написаны.

— Вон уж ты у нас о книжках судить взялася, Фекла.

— Упаси Господи, царевна! Как можно! Всего-то и говорю, что занятно. Даже мне, дуре, все понятно и утешительно. Поглядишь — не забудешь. Повеселишься.

— Так и есть, веселое царствие у нас настало. А о государе Иоанне Алексеевиче никто и не поминает. Будто и нету такого на престоле.

— Слыхала, приглашал его Петр Алексеевич на свои застолья, да не охотник до них Иоанн Алексеевич. Вина не приемлет. Братец заставил пригубить, так замертво и свалился, праведник наш. Не по пути ему с этими разбойниками, нет, не по пути.

— Да вот и преосвященный государя-братца поучает, чтобы все заботы о державе Петру Алексеевичу передал, постам да молитвам предался. А ведь ничем его Петр Алексеевич не балует, ничем и не покупает.

— Скаред он, прости Господи, всем известно.

— Да владыка не внакладе. Петр Алексеевич всем подсказки дает, чтобы патриарха пощедрее дарили. Оно то ж на то ж и выходит.

18 марта (1692), на день памяти святителя Кирилла, архиепископа Иерусалимского, и мучеников Трофима и Евкарпия, святейший патриарх послал во благословение к боярыне вдове княгине Настасье Львовне Воротынской образ Богородицы Владимирской, что она боярыня поступилась в дом Пречистой Богородицы и святейшего патриарха в Московском уезде, в Горетовом стану село Куркино да деревню Барашкова с пашнею и с сенными покосы и со всеми угодьи и с крестьянскими дворы.

28 июня (1692), на день празднования перенесения мощей мучеников бессребреников и чудотворцев Кира и Иоанна, памяти преподобных Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев, боярыня Анна Леонтьевна Нарышкина положила в подмосковную свою вотчину в село Петровское к церкви святых Апостол Петра и Павла колокол в помин по муже своем, боярине Кирилле Полуехтовиче Нарышкине и по детех своих и по всех родителех своих в вечное поминовение.

— Государь-братец Иоанн Алексеевич, проведать бы тебе сестрицу Софью Алексеевну хорошо было. Сколько лет не видел ты ее, словом не перекинулся. Поди, четвертый год?

— Софью Алексеевну? Да что ты, что ты, Марфушка, как можно.

— Чего всполошился-то, братец? Нешто не сестра она тебе?

— Лучше бы не была — спокойнее жилось.