— Царица Прасковья так и сказала: в одночасье государь-братец преставился. Скоропостижно. Кажись, и ее-то в ту минуту в опочивальне не было. Один Василий Юшков.

— Василий Юшков? Сама сказала?

— Сама. Убивалась, что не дал Господь последнего дыхания супруга принять, а Юшков и не услышал, как он отошел. Ровно уснул.

— Вот как, значит.

21 февраля (1696), на день памяти преподобного Тимофея в Символех, святителей Евстафия, архиепископа Антиохийского, и Георгия, епископа Амастридского, приходил к патриарху в Крестовую палату ко благословению боярин Борис Петрович Шереметев, как он приехал к Москве из Балагорода.

— Не побоялся, боярин Борис Петрович, бывшую царевну навестить. Не нанести бы тебе своей службе урону.

— Вот сколько ты мне от разу загадок загадала, государыня-царевна Софья Алексеевна. Что ж, с твоего разрешения все, одну за одной и разгадаю. Бывшей царевной быть ты не можешь, от рождения царственный сан тебе надлежит. А что при дворе разные неурядицы бывают, так это не только на Москве. Власть, она кому хошь во сне снится, мысли путает. Ты, Софья Алексеевна, для всего народу нашего великого государя дочь.

— Смело по нынешним временам говоришь, Шереметев.

— А чего мне бояться. Сама знаешь, в посольских делах охулки на руку не положил, державе Российской ущербу не нанес. Теперича без малого десять лет на военной службе. Думаешь, в Севске да Белгороде жизнь спокойная, государыня-царевна? Не верь, коли такое рассказывать учнут. Государь Петр Алексеевич с войском один раз к Азову подступил, да ни с чем и ушел, а мне с турками да крымчаками из году в год воевать приходится. Вот и прошлым годом войско под Азовом стояло, а мне выпало османов обманом отвлекать — крепости их по Днепру рушить. Союзников там надо искать — вот что.

— Не ладил ты, Борис Петрович, с князем Голицыным, ан тут его мысли повторяешь. Выходит, обиды простил.

— Кажись, не девка, чтобы обижаться. А Голицына и без того Господь наказал. Какие уж тут счеты.

— Теперь снова войско российское поддерживать под Азовом станешь. Сказывают, с флотом-то оно лучше пойдет. Меньше людей положат.

— Кто ж, царевна, на войне животы людские считает. Сколько придется, столько и уложат. Иноземные генералы у государя Петра Алексеевича русской кровушки беречь не станут. На бумагах все расчертят, а там уж как кому повезет. Петр Алексеевич не на людей — на карты смотреть будет, я-то уж знаю.

— Петр Алексеевич, царица вдовая Марфа Матвеевна, сказывала, брату ее писал, мол, под Кожуховым шутили, под Азов играть едем.

— Для государя, может, и шутки. Не понять мне, как войну с игрой равнять можно. О людишках, какие они ни на есть, печься надобно, не в игрушки играть да нрав свой тешить. Государь покойный Алексей Михайлович с постом да молитвой к боям приступал. Испокон веков так было. А тут все с рыву, с нраву необузданного. Свою волю творить — не шутка, к иным прислушаться, советы принимать — вот она мудрость-то. Вот о флоте воронежском ты, государыня-царевна, сказать изволила. Не мочно оказалося его водным путем к Азову провести, разбирать корабли пришлось, а уж под Азовом по второму разу собирать. Дело ли?

31 июля (1696), на день предпразднества происхождения древ Честного и Животворящего Креста Господня, приходил в Крестовую палату думный дьяк Андрей Андреевич Виниюс с письмом, каково прислано от великого государя к святейшему патриарху с почтою из Азова по взятии города Азова.

— Взял все-таки Азов! Повезло пащенку проклятому!

— В кои-то веки раз повидаться с глазу на глаз пришлось, а ты все о Петре Алексеевиче, Софьюшка.