Но немецкие Милюков и Керенский, а именно Эберт и Шайдеманн, сделали мир — более того: они пришли уже с ним. Когда 9-го ноября 1918 года в Берлине разразилась германская революция, делегация по заключению перемирия была уже в пути. Два дня спустя оружие замолкло. И теперь естественно все хотели вернуться обратно в нормальную частную жизнь; с концом войны революция в одно мгновение потеряла свою главную движущую силу.

Чтобы теперь её удерживать в движении и вести дальше, чтобы установить её созидательные цели, определяющие облик государства и общества, требовались огромная воля и острый, отшлифованный направляющий инструмент. Оба они в Германии отсутствовали. В России они были.

Немецкие социал-демократы, которые в ноябре 1918 года пришли к власти, давно уже больше не были революционерами, в том числе и когда они по привычке пользовались революционными фразами. Теперь, когда они могли показать, что они такое, они явили, что в действительности стали контрреволюционерами. И у немецких коммунистов в решающий момент еще не было никакой организации.

Ленин свою большевистскую партию в 1903 году отколол от русской социал-демократии, и у него было долгих четырнадцать лет, чтобы в постоянной борьбе с меньшевиками и в постоянном безжалостном выкорчевывании и выпалывании слабых и колеблющихся приверженцев превратить её в элитный корпус закаленных профессиональных революционеров, который потребовался ему в 1917 году для того, чтобы массовое восстание против войны превратить в настоящую революцию. Германская коммунистическая партия была основана Либкнехтом лишь 30-го декабря 1918 года, когда массовое восстание уже миновало, когда оно уже наполовину выгорело, уже наполовину потерпело крушение.

И у них не было Ленина. Либкнехт, великий оратор и отважный человек, не был ни организатором, ни революционным стратегом. А самую сильную и изощренную голову среди немецких коммунистов, Розу Люксембург, как раз можно было назвать Анти-Лениным. Уже в довоенное время в социалистическом Интернационале она принадлежала к самым ярым его критикам. Она в корне не принимала жесткий, макиавеллиевский реализм Ленина и противостояла ему. В противоположность Ленину она воспринимала демократию столь же серьезно, как и социализм, она не хотела одного без другого. Программа, которую она разработала еще для «Союза Спартака», и которую принял учредительный съезд коммунистической партии, содержит ключевую фразу:

«Союз Спартака возьмет правительственную власть не иначе, как через ясное выражение недвусмысленной воли подавляющего большинства пролетарских масс в Германии, не иначе как в силу их сознательного согласия со взглядами, целями и методами борьбы Союза Спартака».

Ленин, если бы он прочел это, только бы лишь сухо рассмеялся. Ленин желал власти и победы, и он получил их. Роза Люксембург в принципе ненавидела власть, и поэтому у неё не было победы, только лишь мученическая смерть. Правда, она оказывает влияние и далее.

Известная критика русской революции, которую Роза Люксембург сочинила в 1918 году, еще находясь в тюрьме, сегодня многим кажется пророческой. «Свобода только для приверженцев режима, только для членов партии — это не свобода. Свобода — это всегда только свобода инакомыслящих… Без всеобщих выборов, ничем не стесненной свободы печати и собраний, без свободной борьбы мнений жизнь во всех общественных институтах погибает, превращается в видимость жизни, в которой одна только бюрократия остается действующим элементом.