Наконец, Оуэну наскучила эта забава, он поворотился и галопом поскакал прочь, но его противник, с мечом наготове, бросился в погоню, так что из-под копыт его коня взметнулась пыль. Оуэн развернул скакуна, чтобы встретить противника, но полный галоп, похоже, не удался ему. Корбетт усмехнулся про себя, решив, что Оуэн чересчур самоуверен и что противник может запросто сбить его. Всадники поравнялись, и Корбетт увидел, как Оуэн поднырнул под занесенный меч соперника, и в тот самый миг, когда тот совершал рывок вперед, Оуэн придержал своего коня, чуть не прижав его круп к земле, и обрушил собственный меч на затылок противника, так что тот без чувств рухнул наземь. Зрители издавали торжествующие крики, а Оуэн снял шлем и, подняв меч, поприветствовал раскрасневшуюся, взволнованную Мэв. Корбетта он смерил убийственным взглядом.

Корбетта ничего тут не тревожило, разве что страсть Мэв — всякий раз, как они выезжали куда-нибудь вдвоем, они много целовались, объятия делались все более пылкими, более требовательными. Корбетту хотелось овладеть девушкой, он втайне надеялся, что она позовет его в свою спальню. Однажды он даже обронил намек на это — но в ответ услышал едкое замечание, что она не собирается дарить свое девство проезжему англичанину. Корбетт подумал, что она боится его отъезда, а ведь он в Ните уже четвертую неделю! Эдуард наверняка с нетерпением дожидается его возвращения, а между тем его длительное пребывание здесь, похоже, накаляет обстановку в замке. Мэв явно желала его, но скрывала свои чувства под колкими насмешками. Морган попросту не обращал на него внимания, Оуэн следил за ним, как охотник за дичью, а Ранульф, смертельно скучавший, но теперь не на шутку напуганный открытой враждебностью Оуэна, умолял своего господина поскорее вернуться в Лондон.

Корбетт с тревогой спрашивал себя, позволит ли им Морган беспрепятственно уехать, и даже если да, то послушается ли повелений лорда Оуэн со своими людьми? Однако еще больше беспокоило Корбетта другое: как встретит его король, было уже ясно. Ему так мало удалось узнать в Ните, да и то, что он узнал, было не ново: Морган готов к мятежу, но нет никаких указаний на то, что он как-то сносится с французами или с изменником из Эдуардова совета. Разумеется, Корбетт продолжал задавать вопросы, где только мог, но наталкивался на непонимающие взгляды. Мэв отвечала тем же. Она помнила Тэлбота, помнила даже день, когда тот покинул Нитский замок навсегда.

— В тот день, — сказала она, — между Тэлботом и Оуэном произошла яростная ссора. Тэлбот требовал, чтобы ему разрешили уехать, потому что того требуют дела короля, а Оуэн не хотел отпускать его.

— Почему? — спросил Корбетт. — К чему было Оуэну удерживать его?

— Это мне неизвестно, — резко ответила Мэв. — Я только слышала, как Оуэн кричал, что Тэлбот побывал среди седел!

— Что за бессмыслица? Среди седел? При чем тут какие-то седла?

— Не знаю, — ответила Мэв. — Дядя закричал Оуэну, чтобы тот отпустил Тэлбота, однако перед этим разослал гонцов — предупредить разведчиков, что Тэлбот выезжает. Вскоре после его отъезда Морган отправил ему вдогонку Оуэна с отрядом всадников. — Мэв повела плечами. — Кому какое дело до этого Тэлбота? Он был английским шпионом. Здесь никто его не оплакивал.

Корбетту захотелось спросить ее — а его она не считает английским шпионом? И больше того, будет ли здесь кто-нибудь, в особенности она, оплакивать его гибель?

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Джону Баллиолу, королю Шотландии Божьей милостью и позволением Эдуарда Английского, казалось, будто сами стены Стерлингского замка сочатся и блестят потом под знойными лучами летнего солнца. Рои мух, плодившихся в навозных кучах на дворе, влетали в распахнутое окно и сновали над столом, где оставались крошки съестного и лужицы пролитого вина.