Англичанину была не по душе радость, ясно читавшаяся на лице его противника, и он едва притрагивался к кушаньям и лишь пригубливал вино из кубка. Зато Ранульф и Херви, сидевшие рядом с ним, уплетали за обе щеки, словно не ели несколько месяцев. Де Краон наблюдал за англичанами с высокомерной усмешкой, приводившей Корбетта в бешенство; впрочем, чиновник понимал, что любая вспышка ярости с его стороны лишь позабавит самодовольного француза. Было очевидно: де Краон был уверен, что им с Филиппом удался хитрый дипломатический ход. Наследник Эдуарда женится на дочке Филиппа, значит, в один прекрасный день внук Филиппа воссядет на английский престол, а если Эдуард предпримет какие-либо тайные попытки перехитрить французов, то соглядатай при английском совете немедленно доложит им обо всем, а кто предупрежден, тот заранее вооружен. Корбетт отодвинул тарелку и уперся локтями в стол.

— Месье, — обратился он к де Краону, — вы, должно быть, весьма обрадованы сегодняшним поворотом событий.

Тот неспешно поковырялся пальцем в зубах, не обращая ни малейшего внимания на брезгливое выражение, скользнувшее по лицу англичанина.

— Разумеется, месье, — медленно проговорил он, извлек изо рта волоконце мяса, застрявшее у него между зубами, оглядел его и отправил обратно в рот. Нам представляется это не победой, — продолжил он, — но лишь восстановлением законных прав Филиппа во Франции, да и во всей Европе.

— А заложники? — осторожно полюбопытствовал Корбетт. — Они возвратятся домой?

Де Краон усмехнулся:

— Конечно. Как только ваш господин официально скрепит печатями соглашение, мы сразу же посадим их на корабль и отправим на родину. Ведь их содержание лежит бременем на королевской казне.

— Вернутся все? — перебил его Корбетт.

Улыбка на лице де Краона исчезла.

— Что вы имеете в виду? — подозрительно переспросил он.

— Вернется ли дочь графа Ричмонда?

— Разумеется.

Корбетт кивнул:

— Хорошо! А сыновья Тюбервиля?

— Разумеется, — отрывисто повторил де Краон.

Французский шпион медленно припал к кубку. Корбетт наблюдал за ним в течение всего пиршества и заметил, что француз пил часто и помногу. Лицо у него раскраснелось, глаза блестели — не то от самодовольства, не то от отменного бордо.

— Сыновья Тюбервиля, — разговорился де Краон, — отправятся домой. Бедный отец и его письма, где подробно рассказывается об образках святого Христофора, о жизни в маленьком старом поместье в Шропшире, способны тронуть даже самое жестокое сердце. Разумеется, дочь графа Ричмонда отправится домой в первую очередь. Наш король лично позаботится об этом.

Корбетт понимающе кивнул. Он сам не мог поверить в такую неожиданную удачу и как мог, сдерживал улыбку, стараясь по-прежнему выглядеть жалким, глубоко несчастным человеком: ведь если де Краон спохватится и поймет, что проболтался, Корбетту не выехать из Франции живым. Корбетт поставил кубок на стол, зевнул и повернулся к Ранульфу.

— Нам пора, — сказал он негромко.

Ранульф, у которого рот был набит, кивнул и начал быстро распихивать по карманам сладкие пирожки и булочки, которые горкой лежали перед ним на столе. Херви так много выпил, что уже клевал носом, и Корбетту пришлось грубо встряхнуть его. Де Краон перегнулся через стол:

— Вы уже уходите, месье?

— Конечно, — ответил Корбетт. — Я бы хотел отбыть в Лондон уже завтра.

Де Краон сощурился:

— Почему? К чему такая спешка?

Корбетт пожал плечами:

— А чего ждать? Теперь мы знаем, каковы условия, выставленные вашим повелителем.