После долгих расспросов, выпытываний, даже горячего спора, Корбетт еще больше уверился в подозрениях, которые зародились у него во Франции, и потребовал у главного хранителя Архива копии всех писем и документов, отсылавшихся во Францию — как к королевскому двору, так и к заложникам. В течение нескольких дней кряду Корбетт изучал эти документы, покидая свою комнату только для того, чтобы поесть или облегчиться. Времени на розыски ушло немало, но в конце концов Корбетт собрал воедино все необходимые улики и доказательства и немедленно попросил аудиенции у короля.

По просьбе Корбетта король встретился с ним в одном из розовых садов позади Вестминстерского дворца. Это был небольшой цветник, со всех сторон окруженный дворцовыми стенами. Вообще-то Корбетту очень нравился этот сад: розы были в полном цвету, а на клумбах между кустами росли душистые травы, источавшие приятный аромат. Но сейчас, поглядев на Корбетта, Эдуард понял, что тот совершенно слеп ко всему, что его окружает, а король был достаточно умен, чтобы не испытывать терпения такого человека беседами на посторонние темы. Корбетт был небрит, глаза покраснели от недосыпа, одежда пестрела пятнами: последние дни ел он второпях, а на то, чтобы вымыться или даже переодеться, времени не хватало. Эдуард жестом пригласил его присесть на низкую ограду цветника и сам уселся рядышком: теперь они напоминали скорее двух закадычных приятелей, нежели монарха и его верного слугу. Корбетт попросил короля хранить молчание, пока он не изложит ему всех имеющихся доказательств, и Эдуард, склонив голову, молча слушал, сложив руки на коленях, — совсем как священник, выслушивающий грешника, который не исповедовался долгие годы.

Корбетт вел свой тихий, но беспощадный рассказ, воссоздавая картину всего происходившего с Эдуардовой армией в Гаскони, а также всех событий, которые последовали за этим поражением. Загадочная гибель английских агентов в Париже, злоключения самого Корбетта в этом городе, уничтожение корабля «Святой Христофор»… Делился он и своими подозрениями, опираясь на которые он вычислил предателя. Потом он предъявил Эдуарду доказательства — четко выписанные заключения на многих листах пергамента, и король внимательно их изучил. Наконец, Корбетт закончил свой отчет, и король, уронив голову на руки, неподвижно застыл, словно ему трудно было во все это поверить.

Корбетт с волнением наблюдал за ним. Эдуард был странным человеком — порой он бывал жесток и безжалостен, мог не дрогнув отдавать приказы об убийстве мужчин, женщин и даже детей, если речь шла о жителях города, осмелившегося сопротивляться ему. А порой походил на ребенка: доверившись кому-нибудь, он почти по-детски ожидал, что этот человек непременно будет отвечать ему верностью, и никогда не понимал, отчего люди нарушают свое слово. Человек, имя которого назвал ему Корбетт, не только нарушил клятву вассальной верности, но и попрал узы дружбы и искреннего доверия.

Эдуард задал лишь один вопрос:

— Вы уверены, Корбетт?

Чиновник вместо ответа задал ему тот же вопрос:

— А вы уверены, Ваше Величество?

Король кивнул.

— Уверен, — тихо проговорил он. — Сомнений больше нет: предатель — он. Любой суд в христианском мире принял бы доказательства, которые вы собрали, и немедленно отправил бы преступника на эшафот. И коль этому суждено быть, — тут в голос короля прокралась жестокая нотка, — то лучше нам покончить с этим как можно скорее.