– Взять большую дружину, пойти, сжечь этот клятый Хотимирль! – требовал в негодовании Острогляд. Божатка был не единственным его сыном, но от горя потери он даже похудел, у глаз темнели круги. – Всех пожечь, в полон взять, грекам продать!

– Челядь стоит дороже куниц, но ее можно взять один раз, – отвечал Мистина. – Нам нужны живые данники – те, что будут растить лен, ткать полотно, бить бобров и куниц и выделывать шкурки. Мы древлян уже пожгли – что нам проку с тех пожарищ? Головешки в Царьграде не купят.

Он понимал чувства Острогляда – сам содрогался, вспоминая слова Люта, что без доспеха тот оказался бы расколот напополам, как полено. Но не мог позволить, чтобы русь шла в бой только ради мести. Давно прошли те века, когда пожечь все земли вокруг считалось великим подвигом.

– Если уж между нами и дреговичами кровь пролилась, нельзя оставить Благожита бахвалиться, будто он русского князя изгнал со срамом, будто пса, – Честонег поддерживал Острогляда, сам десять лет назад в греческом походе лишившись двоих сыновей.

– Если дреговичи снова будут уклоняться от сражения, делать засеки, обстреливать малыми ватажками, не показываясь на глаза, то наша добыча, даже возьми мы Хотимирль и продай полон, не оправдает потерь. Что там взять, кроме людей?

– Товар их больше не брать, – предлагал Адун, не раз возивший княжьи товары в Царьград. – Пусть-ка в своей тканине походят.

– Дайте мне времени хоть людей набрать! – взывал Хрольв. – При Ингваре нас пять десятков было гридей, а сегодня у меня под стягом и трех десятков нет! С чем пойдем? Кто князя оберегать будет?

Первые несколько дней уцелевшие гриди пили беспробудно, поминая павших, и Хрольв злее всех. Пятнадцать лет он служит в этой дружине, полгода ее возглавлял – каждый из погибших был ему и братом, и сыном.

Через пару дней к Эльге явился Святослав. Заняв равное с матерью положение соправителя, он пожелал жить не у нее, а на старом Ингваровом дворе, неподалеку от Свенельдова – Ингвар поставил его для себя в юности, еще до того как стал киевским князем. Зимой двор пришлось перестроить и расширить, чтобы разместить гридей – дружина и хозяйство у юного Ингвара были вполовину меньше, чем у его сына в том же возрасте. Но теперь там все шло по-налаженному, и Эльга, подобрав толкового тиуна и работящую челядь, лишь раз в несколько дней заезжала посмотреть, как дела. Пока не обзаведется Святослав женой – матери придется смотреть за его хозяйством. Да и потом… Эльга улыбалась, вспоминая миловидную девочку с длинной русой косой – Прияну Свирьковну, обрученную невесту Святослава. Сейчас той было всего десять лет, и раньше чем через два-три года свадьбы не сыграть. Да и потом – какая из двенадцатилетней хозяйка?

После битвы на волоке остаток пути до Киева прошел вполне благополучно, не считая того, что еще двое раненых умерли. Но Святослав так стыдился этого похода, что не нашел в себе сил даже быть при том, как Асмунд и Хрольв назавтра после приезда рассказывали о нем киевским боярам. В эти дни он сидел у себя, не показываясь в городе. Поэтому Эльга обрадовалась, что сын все-таки нашел в себе силы вылезти из угла, но и встревожилась.

И последнее, похоже, не напрасно: юный князь выглядел сосредоточенным и хмурым. Он не привел с собой ни Улеба, ни Игмора, ни еще кого-то из своих постоянных ближников. Телохранители его остались на крыльце – болтать с Эльгиными и пялиться на девок во дворе. Зато на плечевой перевязи висел меч – Огненосец, тот, что вручил сыну Ингвар, отправляя в Хольмгард. Для отрока, еще не выросшего по-настоящему, Огненосец был слишком длинным и тяжелым, Святослав пользовался другим, поменьше, а этот носил только по каким-то важным случаям, как знак своего достоинства.