—Альваро! Я знаю, что ты там!

Снова полетели камни, один больно ударил меня по спине, заставив, наконец, сесть. Лишь через несколько мгновений до меня дошло, что швыряющийся камнями идиот обращается ко мне.

Я так привык за последние дни к имени Рикардо, что почти забыл, что я Альваро, по крайней мере, для живущих в этом грязном квартале Белема.

— Альваро!

— Слышал, слышал! Иду я! — заорал я. — И прекрати кидаться, недоумок! Ты выбьешь мне глаз.

Я вылез из кровати и подошел к окну. Горло обожгла изжога от вчерашнего дешевого вина, и я закашлялся, высунувшись посмотреть, кто беспокоит меня в этот недобрый час. Как можно вставать до полудня, я никогда не мог понять. На кой черт нужно утро, объясните мне? Таверны закрыты, шлюхи не отпирают дверей, так ради чего вставать?

Я выглянул вниз, на улицу. Она заполнилась толпой, люди теснились, стараясь не задевать друг друга своими бочками и корзинами. Женщины балансировали на головах лотками фруктов или кувшинами с водой, мужчины держали живых кур, бьющихся в руках, ослики покачивались под тяжестью, нагруженные корзинами или огромными тюками сена.

И посреди всей этой суеты неподвижно стоял один человек, глядя вверх, на моё окно. В него врезались, толкали вперёд и назад, ругали за то, что стоит на дороге, но он ни на кого не обращал внимания.

Он был тощий, с мясистыми ушами, торчащими меж его прямых волос как ручки графина. Я с трудом вспомнил в нём одного из слуг на постоялом дворе. Как там его — Феликс... или Филипе?

Он звал меня, яростно размахивая руками, как будто пытался отогнать осу. Но я не собирался спускаться вниз, пока не узнаю, чего ему надо. Может, паршивый трактирщик послал его за деньгами, что я задолжал? Или я и этому Филипе должен денег? Я не мог вспомнить, но мне не раз случалось сделать ставки после слишком многих стаканов, а потом забывать про это. Если говорить честно, я должен бы был признаться — мне много раз рассказывали, как я вытворял в пьяном виде такое, о чём не имею ни малейшего воспоминания. Однако, этот мир полон лжецов.

И как я всегда говорю, если человек не может вспомнить, как делал ставку, значит, он был не в состоянии её сделать. Если собираешься обманывать пьяного, не жди, что он честно отдаст долг, когда протрезвеет.

Я осторожно выглянул в окно и крикнул вниз:

— Чего тебе надо?

— Там твоя... Сильвия. Ты должен пойти.

Моё сердце заколотилось о рёбра.

— Сильвия но... Подожди. Мне нужно одеться. Я быстро.

Я знал! Знал, что Сильвия станет умолять взять ее обратно. И не из-за денег, она ведь еще не знала, что я их заполучу. Она вернулась, потому что любит меня, даже обожает, и поняла, что не может жить без меня, так же, как и я без нее.

Конечно, она выставит какие-нибудь условия, она же гордячка. Заставит пообещать, что я так больше не буду — что бы там я, по ее мнению, ни наделал — и я поклянусь могилой матери. Но мы оба знаем, что она не послала бы этого парня за мной, если бы не решила вернуться.

Я собрал с пола разбросанную грязную одежду. Хотя я одевался со всей возможной быстротой, не обращая внимания на то, как выгляжу, это простое дело заняло целую вечность. Руки так дрожали, что я беспомощно путался в завязках и застежках. Я даже умудрился нацепить штаны задом наперед, и пришлось снова стаскивать их.

Я подошёл к двери и тут мне на плечо прыгнул со шкафа Пио, намереваясь, как обычно, пойти со мной, но я осторожно смахнул его на кровать.

— Нет, Пио, не сегодня. Ты остаёшься здесь.

Сильвия не особенно хорошо относилась к Пио. Он имел привычку без предупреждения прыгать ей на спину и дёргать за волосы. Особенно его радовало, когда у Сильвии были заняты руки и она не могла защититься.

Однажды я едва не задохнулся от смеха, глядя на её борьбу с Пио, я сделал ошибку, сказав ей, что он делает так лишь потому, что она визжит, и если не обращать внимания, ему это надоест.