|
Он же спокойно тыльной стороной ладони смахнул со стола просыпанный кофе и снова наполнил кофеварку. Когда из нее стал капать кипящий напиток, он повернулся к Алекс. - Что ты смотришь на меня, словно язык проглотила? Разве ты не это ожидала услышать? - Это правда? - прохрипела она. - Ты убил ее? Он отвернулся, постоял так несколько мгновений, глядя в пространство, затем снова повернул голову и глянул ей прямо в глаза. - Нет, Алекс. Я не убивал Седину. Если бы я хотел ее убить, то сделал бы это голыми руками задолго до той ночи. И это было бы убийство при смягчающих вину обстоятельствах. И не стал бы я красть скальпель. И уж, конечно, черт побери, не позволил бы, чтобы вместо меня мотал срок тот несчастный слабоумный. Она шагнула к нему, прижалась к его груди. - Я верю тебе, Рид. - Что ж, это уже немало. Обнимая, он погладил ее по спине. Она уткнулась ему в грудь. Он почувствовал, как желание поднимается в нем, но тут же отстранил ее от себя. - Кофе готов. - Не отталкивай меня, пожалуйста, Рид. Я хочу еще немножко побыть в твоих объятиях. - Я тоже хочу, и не только этого, - он погладил ее по щеке, - но у меня есть подозрение, что наш разговор сильно помешает любовным объятиям. Он налил кофе и поставил кружки на стол. - Почему ты так говоришь? - Она села напротив него. - Потому что ты хочешь узнать, известно ли мне, кто вошел в тот вечер в конюшню? - Ты знаешь? - Нет, не знаю, - он энергично покачал головой. - Клянусь богом, не знаю. - Но тебе известно, что это мог быть либо Джуниор, либо Ангус. Он неопределенно пожал плечами. - Тебе никогда не хотелось узнать, кто из них? - А какая разница? Ответ ошеломил ее. - Для меня есть разница. И для тебя должна быть. - Почему? Ни черта от этого не изменится. Селину не вернешь. И не изменишь ни твоего, ни моего несчастливого детства. И не заставишь твою бабушку полюбить тебя. Заметив выражение ужаса на ее лице, он сказал: - Да, Алеке, я знаю, что именно поэтому ты взяла на себя роль мстительницы за Седину. Мерл Грэм всегда нужен был козел отпущения. Каждый раз, когда Селина чем-нибудь не угождала матери, все шишки доставались мне. “Этот парнишка Ламберт” - по-другому она меня не называла и при этом всегда кривилась. Так что меня совсем не удивляет, что она наложила на тебя эту пожизненную епитимью во искупление вины. Себя она не считала виноватой в qsd|ae Селины. И ни за что не хотела признать, что Селина, как любой человек на этой грешной земле, делала что ей вздумается и когда вздумается. |
