Зато внешность второго поразила ее настолько, что она даже растерялась. Он был почти на голову выше своего товарища, да и во всей Ярославовой дружине, пожалуй, не нашлось бы ему соперников. Широкие плечи, длинные руки и ноги производили впечатление такой мощи, цельной, собранной и подвижной, что Елисава вздрогнула и крепче обняла березу: перед ней был живой ураган, способный сметать на своем пути решительно все. Она, своим родом и положением защищенная от всех на свете опасностей, кроме Божьего гнева, сейчас содрогнулась от благоговейного ужаса перед этой силой, словно перед ней стоял сам этот Божий гнев, судьба, рок, который сильнее любого смертного. Каждая черта этого жесткого, выдубленного северными и южными ветрами лица, каждый волосок из длинной густой гривы казались такими яркими, резкими, что мгновенно проникали в самую глубину души и завладевали ею. И нельзя сказать, чтобы он был красив, — варяжское лицо с прямыми грубоватыми чертами, одна бровь немного выше другой, небольшая бородка, блестящие, как голубая молния, острые и зоркие глаза, тонкий, но заметный шрам, неровно протянувшийся от подбородка до скулы. Это лицо излучало силу, которая была больше красоты и которая делала красоту ненужной. Перед Елисавой стоял человек, привыкший всегда и во всем быть первым, понимавший первенство как свое неотъемлемое право. Золотистые волосы, заплетенные вдоль лица в две косы, сзади падали на спину свободной волной; в каждом волоске отражалось солнце, и оттого казалось, что его голова окутана пламенем. Борода, усы и брови, имевшие мягкий рыжеватый оттенок, были чуть темнее волос, и эта единственная черта придавала его облику немного тепла и человечности.

Прижавшись к стволу березы, Елисава неожиданно растерялась, застыла и не знала, что ей делать — то ли гневаться, то ли звать на помощь. Какой-то глубинный внутренний голос призывал ее бежать без оглядки, — но, увы, в состязании с таким львом даже самая быстроногая лань заранее обречена.

Кроме того, мужчины, похоже, совершенно не представляли, кто она такая. Одетая в две обычные льняные рубашки и шерстяную поневу с девичьим узором, с пояском из тесьмы, княжна сейчас отличалась от простых девок разве что парой дорогих перстней.

— Что это она на нас так смотрит? — спросил у товарища белобрысый. — Неужели мы такие страшные?

— Слушай! — Высокий оживился, двинул бровью и даже слегка подался в сторону Елисавы, из-за чего она вздрогнула и крепче прижалась к березе. — Если тут праздник, то мы с ней можем сделать все, что хотим? Это же вроде Праздника Дис, я правильно помню?

— Нет, ты перепутал! — Белобрысый поспешно схватил его за локоть. — До того праздника, когда все можно, еще два месяца. Тогда везде будут жечь костры. Вот не думал, что придется объяснять тебе, что к чему, ведь ты когда-то так хорошо в этом разбирался! Ты помнишь хоть какие-нибудь русские слова? — спросил он своего спутника и с подчеркнутым дружелюбием улыбнулся Елисаве.

И это выглядело настолько забавно, что она невольно улыбнулась ему в ответ. Хотя, слушая их, княжна от изумления и возмущения едва ли помнила себя. С трудом верилось, что двое чужих мужчин обсуждали ее в таком тоне — ее, старшую дочь Ярослава! — да еще при ней, точно она глухая! Или им даже в голову не пришло, что она может их понимать?

— Сколько угодно, только все ругательные! — тут же отозвался высокий.

— И те путаешь с греческими. Нет, ты дикий человек! — Белобрысый сокрушенно покачал головой. — Тебя нельзя пускать в приличный город!

— Неправда! Я вчера в бане был!

— Откуда вы?

Наконец Елисава настолько овладела собой, что решилась задать этот простой вопрос.