— Сейчас уже не до счастья.
— Почему же? Нужно быть счастливым. Жизнь коротка и так непредсказуема…
— Я все сделаю, чтобы тебе помочь…
— Ты уже дал обет? — резко оборвала она меня. — Ты прошел церемонию посвящения?
— Я окончательно вступил в Союз. Я торжественно принял устав общины и дал обещание соблюдать все, что положено.
— Значит, ты уже никогда не можешь выйти оттуда?
— Ни под каким видом — ни под влиянием страха, ни от отчаяния, ни от любого испытания, имеющего отношение к искушению Сатаны…
Мы замолчали. Джейн посматривала на меня серьезно и доверительно, словно желая сказать: «Вот видишь, ты не изменился, зачем тогда думать, что ты можешь мне помочь?»
— Тебя сюда послали ессеи? — спросила она.
— Нет. Шимон. Шимон Делам.
— Я так и предполагала. Ты незаметен, никто тебя не знает, стало быть, ты вне подозрения. Ты сможешь быть его агентом, его секретным оружием…
— Я не секретный агент, — возразил я. — Я ессей.
— Любопытно… — протянула она. — Эриксон незадолго до смерти говорил, что готов к ней… Можно подумать, он вас искал… Он говорил, что ессеи существовали всегда, и на земле у них был Мессия, именно здесь, в Кумране.
Джейн опустила глаза, будто что-то увидела в своем кофе. Щеки ее горели, глаза блестели, она, было, открыла рот, но не произнесла ни звука. Ее смятение гулким ударом гонга отозвалось в моем сердце. Джейн Роджерс, археолог и протестантка, дочь пастора, была в шоке, и я не знал, чем ей помочь. Я почувствовал что-то вроде ожога в сердце, ощутил страшный гнев против своего бессилия.
— Ари, — чуть слышно произнесла она, — ты в порядке?
— Да, — ответил я, — все в порядке. — А как ты жила все это время?
Мы взглянули друг другу в глаза.
— Два года назад я готова была бросить все ради тебя… Потом решила, что все это напрасно… Когда я вошла в эту экспедицию, то не ради археологии, Ари…
— Я думал, ты меня забыла и утешилась.
Она печально улыбнулась.
— Не верь этому. Мне просто удалось смириться с твоим призванием.
— Джейн, я должен тебе кое-что сказать…
— Слушаю.
— Это случилось позавчера…
— В ночь преступления?
— То был вечер Пасхи и день моей второй годовщины у ессеев. Жрец медленно поднес ко мне руку и подал мацу и вино, чтобы я освятил их согласно праздничному обряду. Я сделал это. Я принял вино и хлеб и благословил их. Я совершил обряд и произнес: «Сие есть кровь моя, сие есть тело мое».
— Слова Иисуса…
— Ритуальная фраза ессеев, та, которую произносит Мессия.
— Они избрали тебя?
— Я их Мессия.
Теперь Джейн смотрела на меня с недоверием и страхом.
— Они тебя избрали, — повторила она, будто боясь в это поверить. — И они избрали тебя в тот момент, когда был убит Эриксон… Думаешь, это совпадение?
Продолжать беседу мы не смогли: в палатку вошел Кошка. На нем были бежевые брюки и белая хлопковая рубашка навыпуск, еще больше подчеркивавшая бледность изможденного лица. Тело его было худым, как у всех археологов, занимающихся раскопками, но рука, которую он мне подал, оказалась крепкой.
— Ари, писец! — воскликнул он. — У вас все в порядке?
— Все хорошо, — ответил я, всматриваясь в его глаза, блестевшие от любопытства. |