— То же я могу сказать и о вас.

Она подняла голову, изумленно взглянув на него; глаза их встретились, и они уже не могли отвести взгляд друг от друга.

Они стояли не шевелясь, глядя друг другу в глаза. Солнечный свет дрожал на цветах и листьях, все вокруг них, казалось, трепетало в унисон их сердцам. Так они стояли и смотрели, пока наконец в мире не осталось ничего, кроме двух пар глаз, устремленных друг на друга. Сами они как будто растворились в вечности.

— Что это случилось с нами? — спросил Андре почти шепотом.

Девушка не ответила. Он помолчал еще мгновение, и вдруг, неожиданно для него самого, слова полились из него потоком:

— Я хочу касаться вас, хочу целовать вас, но я знаю, что это запрещено; я все понимаю, но только чувствую, что с того момента, когда я увидел вас, со мной произошло что-то такое, чего еще никогда не было в моей жизни.

— Я… не понимаю.

Андре видел, как шевелятся ее губы, выговаривая эти слова, но чувствовал, что то, что она говорит вслух, не имеет никакого значения.

— Не правда, вы очень хорошо все понимаете, — возразил он. — Я люблю вас. Я схожу с ума от любви и способен контролировать себя и действовать разумно не больше чем если бы я вдруг захотел подняться в воздух, как те птицы, которых вы кормите. Теперь, когда вы здесь, рядом со мной, когда мы провели вместе все утро, нет смысла притворяться. Вы должны узнать правду.

— Вы… любите меня?

— Люблю! — воскликнул Андре. — Я люблю вас так, что не могу выразить это словами; я и сам не могу понять, как это случилось, но это чувство так огромно, так безгранично, что я не в силах с ним бороться.

— Я… я не должна слушать вас!

— Так говорит вам ваш разум, — горячо ответил Андре, — но не ваше сердце! Когда я дотронулся до вашей руки, я понял, что вы чувствуете то же, что и я. Вы моя, какие бы трудности, препятствия и преграды нас ни разделяли. Скажите же мне, что нам теперь делать?

Монахиня вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Я не могу больше… вас слушать, — повторила она. — Мне не следует этого делать! Пожалуйста, отпустите меня! Мне пора идти.

— Вы свободны и можете уйти в любой момент и куда угодно, — ответил Андре. — Вы знаете, что я не стану вас задерживать. Я люблю вас слишком сильно, чтобы огорчить вас чем-нибудь или обидеть.

Она стояла перед ним, наклонив голову, закрывая лицо руками; он видел нежный изгиб ее склоненной шеи, ее тонкую, белую кожу.

Андре с трудом удержался, чтобы не нагнуться и не поцеловать ее; вдруг, словно очнувшись от наваждения, он схватил себя за голову.

— О Боже, что я наговорил вам? — в ужасе воскликнул он. — Я знаю, вы думаете, что я вел себя недостойно, безумно! Я и правда, неверное, потерял рассудок, если осмелился говорить так с вами, монахиней, давшей обет Богу, но, Боже милосердный, я просто потерял голову!

Андре показалось, что она плачет, и он невольно потянулся к ней, желая обнять, утешить, но тут же уронил руки, так и не дотронувшись до нее.

— Идемте! — сказал он внезапно охрипшим голосом. — Я должен проводить вас. Какой смысл мучить самих себя? — В голосе его слышалась горечь.

Девушка отняла руки от лица; в глазах ее не было слез, но в глубине их затаилось такое сильное страдание, какого Андре никак не ожидал.

— Я… я не знаю, что сказать, — прошептала она после секундного молчания.

— Это не важно, — ответил Андре. — Слова не имеют смысла. Мне стыдно за себя, простите. Мне следовало бы быть более сдержанным и не высказывать своих чувств.