Он убеждал себя, что все это — сон и не правда, однако это была правда и действительность: чувства его были необыкновенно остры, они исходили из самой глубины его души.
Он любил эту юную монахиню, которую видел всего лишь два раза в своей жизни, и любовь его была столь всепоглощающей, столь огромной и неодолимой, что сомнений быть не могло — он навсегда потерял свое сердце.
Они прошли мимо дома и уже вышли к тропинке, которая уводила в лес, когда Тома, появившийся в эту минуту на балконе, позвал:
— Мосье! Андре обернулся.
— В чем дело, Тома?
— Мосье, подождите!
Андре недоумевающе смотрел на негра, удивляясь, что могло прийти тому в голову.
Неф быстро сбежал по ступенькам, и Андре увидел у него в руках небольшую мисочку; через руку его было перекинуто чистое белое полотенце.
— Это еще что такое, Тома? — спросил Андре, с трудом скрывая свое раздражение.
— Леди вымыть руки, — объяснил слуга, протягивая мисочку девушке.
Андре вспомнил, что, после того как они позавтракали и съели сладкую кукурузу, он дал гостье свой платок, чтобы вытереть пальцы.
Он подумал, что Тома с некоторым опозданием вспомнил все-таки, что ему следовало приготовить им мисочки для омовения рук после еды; правда, в хозяйстве их не было подобной посуды, но ради такого случая стоило постараться.
Монахиня ласково улыбнулась негру:
— Спасибо, Тома. С вашей стороны было очень мило позаботиться об этом.
Она погрузила в воду свои пальцы, затем потянулась за полотенцем.
Слуга подал девушке полотенце, и она, вытерев руки, вернула его негру.
Тома взял полотенце и протянул мисочку Андре.
— Мне кажется, это лишнее… — начал было тот, но тут же оборвал себя на полуслове, подумав, что негр может обидеться, если он не выполнит его маленькой просьбы, не оценит его внимания и заботы. Андре пополоскал в воде пальцы и, вытерев их, поблагодарил слугу:
— Спасибо, Тома, ты очень любезен.
Затем повернулся, собираясь идти.
— Мосье!
— Что еще? — нетерпеливо спросил Андре.
— Посмотрите на пальцы леди, — ответил негр. — И посмотрите на ваши собственные, мосье!
Андре удивленно взглянул на него, потом перевел взгляд вниз, на свои руки.
В первую минуту он не мог понять, что, собственно, он должен там найти. Затем вдруг понял, что не только лунки его ногтей, но даже и их кончики побелели, краска сошла с них!
Он смотрел на них, совершенно ошеломленный, не в силах ни шелохнуться, ни произнести хоть слово.
Потом он заметил, что Тома не отрывает глаз от пальцев монахини, и сама она тоже смотрит на них, удивленно раскрыв глаза.
Темные полукружия — признак того, что в жилах ее течет смешанная кровь, — исчезли!
Казалось, от нее исходил свет, вся ее тонкая фигурка была окружена ослепительным, сияющим ореолом. Андре разжал наконец губы.
— Вы — Сона! — только и мог произнести он, и собственный голос показался ему чужим.
Он чувствовал, как трудно ей отвечать, и в то же время на лице ее он заметил какое-то непонятное выражение, которого он не мог пока объяснить.
Наконец она собралась с силами и сказала нерешительно, дрожащим голосом:
— Д-да, я… Сона, а в-вы не мулат!
— Да, я — граф де Вийяре, теперь, после смерти моего дяди.
Андре увидел, каким лучистым светом засияли глаза девушки. Потом, внезапно охрипнув, голосом, который будто бы доходил откуда-то издалека, Андре спросил:
— Вы на самом деле монахиня? Вы уже дали обет Богу?
Она улыбнулась, и солнце, казалось, еще ярче засверкало на небе. |