Затем на том же самом месте, тряся головой, возник муж Люськи с потолка. Нагнулся за инструментом и, словно получив легкого пинка под зад, опустился на четвереньки, а следом уже сыпались с матом и гиканьем остальные: Леша Баптист, Пузырек, Ромка и мужичок средних лет, которого, оказывается, звали просто Коля.
— Дед! — заорал он, — Чего жмешься? Аида с нами! Помянем рабов Божьих Креста и Телескопа!
Охотничья ватага, размахивая железом, окружила мощную глыбу, очертаниями напоминающую сильно стилизованного фарфорового слоника.
— Ти-ха! — надрывался Ромка. — Сладили, блин! Десять рыл на один камушек! А-атайди! Долбайте тот вон… полегче..
В проулке загрохотала канонада. Среди молочно-белых глыб мелькнула округлая лоснящаяся спина надзорки. Клавка плюнула и ушла — при таком шуме и громе обличать пьянчужек было все равно бесполезно. Хитрый Сократыч — тот остался и, примкнув к троице, обложившей указанную Ромкой глыбу, врубился в камушек с четвертой стороны.
Новый агрегат Пузырька был куда сложнее и производительнее, чем тот, уничтоженный вредными надзорками Вообще глянцевые твари, сами того не подозревая, своими налетами весьма способствовали прогрессу. С каждым разом искусство Пузырька неизменно взмывало на новую ступень. Измыслить столь деликатную деталь, как, скажем, крантик, было теперь для умельца — плевое дело! Трубчатое детище человеческого разума исправно журчало, побулькивало и благоухало брагой. Гуляли по полу и стенам разъеденные нечеткими тенями цветные блики.
Василий, угрюмый, как глыба с упрятанной внутрь напряженкой, проминал собою воздух над толстым смоляным кабелем. Неподвижно и бессмысленно глядя на пульсирующую рощицу стеклистых труб, он время от времени размыкал крупные губы и, словно бык на выгоне, тянул с отчаянием на одной ноте:
— М-матушка, м-матушка… что во поле… пы-ыль-но…
Потом надолго умолкал и вдруг заводил снова с прежней тупостью, но на полтона ниже:
— Д-дитятко… м-милое… кони разгуля-ались… Рядом сидел и плакал пьяненький Никита.
— Из-за меня… — вскрикивал он, неумело тыча кулачишком в грудную клетку. — Он же… должен был… меня! А не его!
— Д-дитятко… м-милое, — Василий забирал все ниже.
— Ну почему? Почему? — захлебывался Никита Я — же сам! Сам хотел… Я… пойду! Я скажу им…
— Сядь… — тяжко выдохнул вдруг Василий, но Никита и сам уже, не устояв на ногах, вильнул всем телом и вновь опустился на отвердевший вокруг кабеля воздух.
В этот миг возле аппарата возник Пузырек с двумя полными сетками, а за ним повалила скопом вся компания. Каждый вновь прибывший раздвигал собой уже имеющуюся толпу, заставляя остальных наступать друг другу на ноги и хвататься за что попало. Запорхали матерки.
— Нет, ну я — то при чем? — обиженно восклицал мужичок по имени Коля, на удивление трезвый. — Я, главное, к камушку, а там уже Леша! Я — вокруг, а там еще одна…
— Д-дитятко… — Василий замолчал и непонимающе уставился на собутыльников. Углядев вежливо-скорбное личико и седенькую бородку Сократыча, скривился, замотал тяжелой головой.
— Сократыч… — жалобно пробасил он. — Телескоп-то, а?
— Вась… — то ли с сочувствием, то ли с досадой повернулся к нему Пузырек. Умелые морщинистые руки продолжали работать вслепую, открепляя один из баков. — Ну что ты, ей-богу… Воскресить — не воскресишь, так? Хозяева за тебя с Крестом, прости мою душу грешную, рассчитались. А то бы еще и по тебе сейчас поминки справляли! Тут вон людей уже насмерть бьют, а ты… Собаку у тебя, что ли, никогда грузовиком не переезжало? Ну, погоревал… Ну и будет…
— Сократыч… — упрямо гнул свое Василий, видно, пропустив увещевания Пузырька мимо ушей. |