— Вот вам и хозяева! — злобно приговаривал Леша Баптист. — Во делают! Добренькие, блин! Зубки чинят, ручки чинят… А мужика за зверушку шлепнуть — это как?

Василий медленно, чуть ли не со скрипом, повернул шею.

— Кто… зверушка?..

— Не Телескоп, не Телескоп! — торопливо заверил Леша, примирительно выставив вперед мясистые ладони.

— А ведь с точки зрения хозяев, — задумчиво начал Сократыч, принимая из рук Василия капсулу, — мы с ними, получается, вполне равноправны… Так что версия моя, увы, подтверждается. Побирушки — наши предшественники, и не дай нам Бог дожить до того дня, когда мы окажемся в их положении. Под Богом я, естественно, подразумеваю хозяев… Хотя… Как это ни печально, никуда не денемся — доживем.

— Ну, понес, понес… — недовольно сказал Леша. — Вечно ты, дед, мозги запудришь…

— Понес, говорите? — Сократыч прищурился. — Однако здоровье они нам всем подарили, согласитесь, отменное. Обе недавние смерти — насильственные и с болезнями никак не связаны. Далее! Как вы думаете, сколько лет побирушкам?

— Ты заткнешься, или мне тебя заткнуть? — рявкнул Леша.

— Я тебя сейчас сам заткну! — полоснул в ответ высокий отчаянный голос, и бледный от выпитого Ромка, пошатываясь, подошел к Сократычу. Положил длинную узкую руку на старческое плечико и с вызовом взглянул на Лешу. — Говори, дед…

Все-таки авторитет Ромки, несмотря на все его недавние проказы, был еще очень высок. Леша поворчал и умолк… Вытирая ладони о спецовку, подошел послушать и Пузырек.

— Не удивлюсь, если побирушкам по несколько сотен лет, — объявил Сократыч. — А то и больше. Судите сами, детенышей их здесь никто никогда не видел. Собственно, это и понятно. Сюда прибывают лишь взрослые, так сказать, долбежеспособные особи… И дальше каждая из них просто перестает стареть. Правда, как вам известно, детей здесь тоже ни у кого быть не может…

— М-матушка… М-матушка… — снова замычал Василий.

— Да помолчи ж ты, Вася! — взмолился Ромка и снова повернул к Сократычу бледное и какое-то перекошенное лицо. — У кого не может? У нас или у побирушек?

— Ни у них, ни у нас.

— Откуда знаешь? Почему это не может?

— А пробовали, Рома, пробовали… Не беременеют здесь женщины. А почему?.. Спросите хозяев.

— Не-на-ви-жу хозь… зяев… — простонал Никита.

Ромка вскинулся и, вздернув верхнюю губу, оскалил зубы. Всем даже слегка не по себе стало — до того он сразу сделался похож на покойного Креста.

— Ты! — с презрением выговорил он в несчастные пьяненькие глаза Никиты. — Ты ненавидишь? Сидишь вот и ненавидишь, да? Так ненавидишь, что пальцем пошевелить боишься?..

Василий медленно поднял осоловевшее лицо, недоумевая, что это за шум подняли у него над головой.

— Рома, Рома… — испуганно проговорил дедок Сократыч и, встав, молитвенно сложил ладошки. Розовое личико его было тревожно. — Послушайте меня… Я не знаю, что вы на этот раз затеваете против хозяев, но я уже, честное слово, начинаю за вас бояться… Вы ведь действительно талантливый мальчик, Рома! А хозяева, как выяснилось, еще и убивают…

Увидев Лику с двумя тяжеленными сетками, Маша Однорукая повалилась на спину (она сидела на свернутом петлей кабеле) и в голос захохотала. Лика опустила сетки на пол и жалко улыбнулась.

— Тут не смеяться, — сказала она с упреком.