— Что — мат?

— Мат понимает?

Василий задумался на секунду, затем снова повернулся к Кресту и самым дружеским тоном осведомился насчет погоды. Из четырех произнесенных им слов приличным было лишь одно — «денек». Пара предлогов — не в счет…

Крест заискивающе улыбнулся. В желтовато-зеленых глазах тлело отчаяние.

— Я… сюда… пришел! — Все невольно поежились.

— А вы уверены, что это именно контузия, Василий? — задумчиво спросил дедок.

— А что же еще? Не рассчитали заряд — ну и… — На розовом личике Сократыча обозначилось вежливое сомнение.

— Видите ли… — промолвил он. — Я как-то не представляю себе надзорку, не рассчитавшую заряд. Рома! Вы ведь, как я понимаю, не проводили больше своих… м-м… опытов?

— А ну их на фиг! — буркнул Ромка.

— Ну вот, видите! — сказал дедок, снова обращаясь к Василию. — С чего бы тогда надзорке так ошибиться? Да она, мне кажется, и в любом случае не ошиблась бы. Уж больно, согласитесь, дело серьезное. Тут ведь даже не о количестве тюбиков речь! Речь-то — о жизни человеческой! О рассудке!

— Ну, не тяни, не тяни! — вмешался Леша. — Чего ты там надумал-то?

— Да не то чтобы надумал… С точки зрения хозяев, Крест — безусловно, преступник. Не подвернись ему тогда Телескоп, он бы раздробил ломиком голову Никите… А в какой-то, по-моему, стране одно время преступников подвергали лоботомии…

— Чему-чему?

— А это, видите ли, такая операция на мозге, после которой убийца теряет агрессивность, но, с другой стороны, как бы… тупеет… Я, конечно, не психиатр… — Тут взгляд Сократыча упал на Ромку, и дедок жестоко поперхнулся. Озабоченно потрогал себя двумя пальцами за кадычок, покрутил головой и закончил сдавленно:

— Словом… Во всяком случае, мне так кажется… Картина похожая… похожая…

— Я… — с натугой произнес Крест и замолчал. На низком жалобно наморщенном лбу мерцали крупные капли пота.

Потом толпа как-то на удивление быстро стала разваливаться. Ушел насупленный Ромка. Василий полетел к ненаглядному своему Телескопу. Пузырек испугался, что у него там, наверное, уже перелилось. Муж Люськи с потолка схватился за голову при мысли, что ему еще отмазываться перед благоверной за этот запой, и побежал долбать глыбы. Остальные просто испарились, не утруждая воображения, и на пятачке остались только Крест да ошеломленный Никита Кляпов.

Все складывалось для Никиты как нельзя удачнее. Крест — жив, а значит, и совесть — чиста. А с другой стороны, ни о каком долге теперь и речи быть не может… Кончен бал, господа! Хозяева расплатились с Крестом за все долги Никиты Кляпова.

Оба растерянно смотрели друг на друга.

— Ну что, Крест? — негромко спросил наконец Никита. — Достукался?

Хотел — злорадно, но вышло — с сочувствием. Крест скривился от умственного напряжения — и не ответил.

— Ты хотя бы простынку, что ли, нацепил, — расстроенно посоветовал ему Кляпов. — Голый же. А тут женщины ходят…

— Я… — внезапно заговорил Крест и вновь запнулся, — куда… пойду?

Секунду Кляпов смотрел в желтовато-зеленые испуганные глаза, потом вдруг зажмурился до боли и замычал, мотая головой.

— Да что же это? — пожаловался он неизвестно кому. — Ну неужели нельзя было как-нибудь по-другому?

Он стиснул зубы и лишь после этого смог открыть глаза. Видимо, состояние Никиты требовало болезненного напряжения хотя бы какой-нибудь одной мышцы.