— О! У нас гости! — ошеломленно произнесла Ирина сестра, пройдя на свет к кухне и замирая на пороге.

Я развел руками:

— Пардон, что не во фраке. Вы так неожиданно. Александр.

— Я неожиданно?! — не представляясь мне в ответ, воскликнула она. — Я к себе домой! По-моему, это кто-то другой неожиданно!

— Да, вот не спится, — сказал я. — Ищу, чего бы пожевать.

— Ну, и ищи дальше, — ответствовала Ирина сестра. — Я себе буду кофе варить. Кофе могу предложить.

Понятное дело, кофе входил в противоречие с моими планами касательно инсулина, но отказываться от предложения, будучи в некотором роде все-таки действительно гостем, было бы, подумалось мне, не слишком красиво. Я перекроил планы, и кофеварочная зверюга выхрипела порцию горькой бодрости и на меня.

— Так это ты тот самый, который к ней в буфете подкатил? — продолжила между тем разговор Ирина сестра.

— Наверное, — сказал я. — В буфете было дело.

— Ну, ты ее потом прессовал! Очень ее хотелось, да?

— Не без того.

— Добился своего, да? Получил что хотел?

Я усмехнулся и, поднеся чашку с кофе к губам, занял кофеем рот. Надо сказать, она меня смущала. Не столько своей осведомленностью о наших отношениях с ее сестрой в продолжение этих двух недель, сколько тем, с какой прямотой о них говорила.

— Люблю, когда мужчины хотят, — не дождавшись от меня ответа, произнесла она. — Когда мужчина хочет… о, потом получается самый смак, пальчики оближешь. А почему мужчины бывают иногда, как вяленые, скажи?

Я почувствовал, что начинаю злиться. Конечно, она угощала мою особу кофе, да еще таким оглушительным. Но это не могло быть основанием к принуждению меня заняться вместе с ней словесным стриптизом.

— Что, — сказал я, — облом? Там, где была. Не получила, чего хотела?

Она вся внутренне замерла. Я это въявь ощутил по ее переставшему играть оттопыренному мизинцу. Глаза у нее сузились. И в это мгновение она мне напомнила Иру. Когда я впервые увидел Иру в буфете Стакана: стояла, невидяще глядя перед собой, негодуя на неизбежность бессмысленной траты времени в очереди, одна рука была покойно опущена вдоль бедра, другой она держала ее за локоть, и эта трогательная кротость позы ослепляюще диссонировала с выражением лица. Они были сестры, несомненно.

Потом мизинец снова пришел в движение.

— Ты только не думай, что ты для нее что-то значишь, — выдала мне Ирина сестра. — У нее таких — вагон и маленькая тележка. Это не имеет никакого значения, что она дала тебе. Сколько дала — столько и получила. Хорошо дала?

Если бы она не была Ириной сестрой, если бы я не сидел в их доме, я бы без всяких усилий послал ее так далеко, как она того заслуживала. Но в том положении, в котором находился, я не чувствовал себя вправе посылать ее куда бы то ни было.

— А ты мне тоже дай, я сравню, — только и сказал я.

— А хочешь, да? — спросила она.

— Жажду.

— А силенок хватит?

— Смотри, чтобы тебя хватило.

Мизинец ее встрепетал, и рука, которой Ирина сестра поддерживала чашку за ободок донца, отделилась от него. Она поднялась со своего места и, не отрывая от меня взгляда, двинулась вокруг стола ко мне. Глаза ее были сужены, но теперь в них стояло совсем иное выражение, чем минуту назад, никакого негодования — это уж точно.

И все же во мне не было полного понимания ее намерений, пока ее свободная от чашки рука не скользнула стремительно ко мне под халат, — и я ощутил своего беззащитного соловья, прощелкавшего и просвиставшего всю ночь, в плотном и тесном обхвате ее пальцев.