— Ничего не сходится, — поморщился Тюрин.

— Детали не идут в счёт.

— Детали? Читай «Советскую Азию» от тысяча девятьсот тридцатого года, статьи профессора Львова. Сам увидишь, что не в деталях дело.

— Ну, во-первых, ты знаешь, настоящий журналист читает только одно издание — то, в котором работает. А в нём — только одну статью. Свою собственную.

Тюрин усмехнулся.

— А во-вторых, документам Корчагина и двум самородкам я доверяю куда больше, чем всем твоим советским львовым вместе взятым.

Тюрин хотел что-то ответить, но осёкся — увидел в руках у Артёма нефритовую статуэтку.

— В результате могу сказать одно! — Сергей Николаевич остановился посреди гостиной. Такая фраза означала, что говорить он будет ещё долго. — К нам в руки попала замечательная история. И мы не можем её упустить.

— Что ты хочешь сказать? — Марина Викторовна поднялась с кресла.

— То, что мы пойдём вслед за твоим отцом, по его карте!

— Ты с ума сошёл!

Если бы кто-то в эти мгновения взглянул на Тюрина, то очень удивился бы, заметив, как изменилось его лицо. Скуки и сонливости как не бывало. Под толстыми щеками нервно заходили желваки. Пот на лбу проступил ещё обильнее. Утирая его платком, профессор медленно приближался к Артёму, не отводя зачарованного взгляда от статуэтки в его руках.

— Хочешь сказать, тебя не интересует судьба Корчагина? — язвительно спросил у жены Сергей Николаевич.

— Тебя интересует только громкая история, а не мой отец!

— Статья в газете — это приятный бонус, не более того.

— Только не надо мне об этом рассказывать!

— Вспомни, он сам написал, что экспедиция могла стать венцом его карьеры! Дело всей жизни твоего отца! А ты готова так просто отказаться от попытки хоть что-то понять в этой путанице!

Артём вздрогнул. Слушая, как ссорятся родители, он и не заметил, что Тюрин вплотную приблизился к нему и настойчиво смотрит на его руки.

— Мы отдадим дневники и карты в институт. Там лучше нас знают, что с ними делать, — сказала Марина Викторовна.

— Ха! Ну конечно. Будто ты не знаешь, что именно они сделают!

— Это не наша забота.

— Запрячут в архив! Так глубоко, что потом ни один исследователь не найдёт.

— Отец сделал свой выбор. К нам это не имеет никакого отношения!

Артём уже не раз был свидетелем подобных сцен, знал, что всё закончится мирно. Впрочем, он сейчас и не смотрел на родителей.

— Что это у тебя? — прошептал Тюрин.

— Статуэтка. Лежала у дедушки в сейфе, — неуверенно ответил юноша.

— Любопытно… — протянул профессор. — Можно?

— Да подумай о старике наконец! Нельзя же так… со своим отцом! Предать его!

— Что ты заладил! Тебе плевать на моего отца! Тебя интересует только громкая история!

— Не повторяйся, дорогая, а то спор становится неинтересным. Да и спорить тут не о чем. Я уже принял решение.

Тюрин дрожащими руками взял нефритовую статуэтку. Бережно, почти ласково погладил её основание, прошёлся пальцами по узорам на лапах и голове.

— Вы знаете, что это? — спросил юноша.

— Кубулгат, — прошептал профессор.

Пот прозрачными каплями катился по его щекам. Дыхание утяжелилось. Губы напряглись в едва приметной, болезненной улыбке. Артём ещё никогда не видел Тюрина таким.

— Кубулгат… — повторил профессор, больше размышляя вслух, чем отвечая на вопрос.