Показывал шрамы на спине, оставшиеся после встречи с медведем на диком берегу Витима. Артём, затаившись, смотрел и слушал. Даже трогал дедушкины шрамы. Хотел однажды получить такие же. Сказал об этом маме. Испугавшись, она два года назад не пустила его в поход с дедушкой. Виктор Каюмович уверял её, что всё ограничится двухдневной прогулкой по берегу Байкала:
— Чего ты испугалась-то? Мальчика пора приучать к походной жизни.
— Мам! — просил Артём.
Всё было тщетно. Марина Викторовна и думать не хотела о том, чтобы куда-то отправить сына с дедушкой. Артём не успокаивался, и мама наконец записала его в лагерь. Сказала, что ему надо набраться опыта, прежде чем идти в настоящий поход.
Марина Викторовна надеялась, что после первой же поездки в лагерь сын забудет о тайге, но ошиблась. Его мечты о приключениях только усилились. Он теперь ещё больше хотел путешествовать — как дедушка, приезжать домой после дальней экспедиции и улыбаться тому, с каким интересом все слушают его рассказы.
Когда Виктора Каюмовича признали без вести пропавшим, Артём решил, что закончит свою жизнь так же — таинственно исчезнет, сгинет в недоступной простому путнику чащобе. Об этом он, конечно, не стал говорить ни папе, ни маме. Они бы не поняли. У них была скучная жизнь. Их пугал даже намёк на возможные приключения. На карте их жизни было слишком много серых пятен.
Папа работал корреспондентом в «Восточно-Сибирском экспрессе». Часто уезжал в Улан-Удэ, Читу и в города поменьше, но приключениями в этих поездках не пахло. Папа сам говорил, что в последние годы пишет только скучные отчёты о ещё более скучных мероприятиях, а настоящего события ему не попадалось уже много лет.
Мама работала в лаборатории Института биологии при Иркутском государственном университете и пятый год писала диссертацию, от одного названия которой веяло неодолимой тоской.
— Вам не понять, — шептал Артём, рассматривая топографические карты байкальского побережья.
Он знал, что однажды не удержится и тайком ото всех убежит в одиночный поход. Теперь, когда не стало дедушки, в этом деле он мог положиться лишь на себя.
Виктор Каюмович говорил, что все проблемы — от неясности:
— Сформулируй свои мысли, и проблема уйдёт. Сам удивишься! Главное, формулируй непредвзято, как ты на самом деле чувствуешь и думаешь. Ведь и с другими людьми все беды — от недостатка общения. Если поругались, сядьте рядышком и честно обсудите, что вас волнует. И не будет никаких ссор.
Дедушка сполна доказывал свои слова. Только не тем, что в разговоре решал семейные конфликты, а тем, что действовал как раз наоборот — замыкался в себе и поэтому плодил конфликты в неисчислимом количестве. Часто ругался с женой. После её смерти ссорился с дочерью даже во время короткой и долгожданной встречи. Всякий раз она говорила Виктору Каюмовичу, что он не бережёт себя, что в старости мог бы уделять ей больше времени, чем в экспедиционной молодости. Дедушка отмахивался, не хотел ничего объяснять.
«Все беды — от недостатка общения».
— В этом ты был прав, — Марина Викторовна подняла с пола чёрно-белую фотографию отца. Вынула из рамки разбитое стекло и поставила её на подоконник.
Только что приходил участковый. Он внимательно осмотрел дом. Зашёл в каждую комнату. Подробно расспросил о том, чем дедушка занимался при жизни. Записал мамины показания беглым неразборчивым почерком, попросил её расписаться и, прощаясь, сказал:
— Вы бы пока уехали к себе. Чего вам тут на осколках жить? А я вам позвоню, когда что-то станет ясно.
— Так кто это был?
— Воры. У нас тут бывает, заезжают из других сёл.
— Почему тогда ничего не украли?
— Может, и украли. Вы ж сами говорите, что не помните точно, что тут и где стояло. |