|
Да и Твардовский не только часто "бился головой об стену", но нередко и пробивал ее, как это было в случае с Солженицыным, в случае с Ф. Абрамовым (роман "Две зимы и три лета"), в случае с Б. Можаевым ("Жизнь Федора Кузькина"), с Г. Владимовым (роман "Три минуты молчания") и во множестве других случаев. Но у Твардовского были, конечно, не только литературные пристрастия, но и вполне определенные политические убеждения, которые далеко не всегда расходились и с мнением "верхов". И потому многое из того, что хотел бы видеть на страницах "Нового мира" Солженицын, Твардовский не стал бы печатать не из-за боязни цензурных придирок или иных неприятностей, но руководствуясь своими взглядами. Между тем Солженицын, как это видно из всего содержания его мемуаров, уважает и считает правильными, единственно правильными, только свои убеждения. Убеждения же Твардовского для Солженицына - это добровольно надетый "идеологический намордник". Трудно не удержаться, чтобы не сказать здесь о журнале "Континент", четыре номера которого были изданы в последний год за границей. В создании этого нового журнала участвует большая группа профессиональных русских литераторов, включая и Солженицына, которые по разным причинам оказались за границей. Эти писатели "поднялись с колен". Но разве создали они журнал, хотя бы отдаленно сравнимый по художественному уровню и глубине с "Новым миром"? Нет, все четыре номера "Континента" не стоят еще одного рядового номера "Нового мира", не говоря уже о лучших его номерах. К тому же, оказавшись за границей, редакция "Континента" действительно надела себе на лицо "идеологический намордник", провозгласив своим кредо "безусловную религиозность" и антимарксизм (говоря "антитоталитаризм" редакция "Континента" имеет в виду "антикоммунизм" - еще одну разновидность добровольного идеологического намордника.).
232 Да, Твардовский был членом партии, но он был иным членом партии, чем Кочетов или Софронов. Следует помнить, что в 60-е годы главная линия политической и идейной борьбы проходила у нас между различными направлениями социалистической мысли и между различными течениями внутри самой партии, грубо говоря, между сталинистами и антисталинистами. В первой половине 60-х годов иных течений практически не было, они стали появляться и заявлять о себе только к концу 60-х годов. Это понимал и Солженицын, который вовсе не следовал тогда своему призыву "жить не по лжи", и умышленно скрывал от Твардовского свои взгляды, предлагая ему лишь "облегченные" варианты своих произведений. Солженицын не только был огорчен отклонением своей кандидатуры на Ленинскую премию, но даже и в частных разговорах с некоторыми влиятельными тогда писателями отзывался с похвалой о Ленине, Октябре и Советской власти, по крайней мере в ее ранних формах. И не только своим огромным талантом, но также и этой "тактической" позицией обеспечил Солженицын успех своим первым литературным и политическим выступлениям. И, напротив, отказавшись сегодня от своей мимикрии, начав открыто и громко выступать с подчеркнуто антисоветских позиций, Солженицын оттолкнул от себя большинство своих недавних приверженцев, хотя и приобрел взамен покойного Твардовского таких сомнительных друзей как Генри Джексон или Джордж Мини. Несколько слов о Твардовском Солженицын немало пишет о доброте, искренности, природном уме, благородстве и прирожденном такте Твардовского. Многие страницы разбираемой книги проникнуты не только уважением, но и любовью к Твардовскому. Не скрывает автор "Теленка" и некоторых недостатков Твардовского. Но странным образом Солженицын во многих случаях уделяет главное внимание именно недостатками Твардовского, порой не только смакуя их, но и выдумывая такие пороки, которых у автора "Теркина" никогда не было. |
