|
Теперь, покидая санаторий, Маркхэм почувствовал, что дверь в прошлое закрылась. Умом он понимал, что она закрылась уже давно, еще тогда, когда он почувствовал первый толчок в камере «К». Однако, пока он находился в одиночестве в квартире на крыше санатория, его все время не оставляла надежда, что все это сон, что он откроет глаза, встанет и расскажет Кэйти о том, что ему приснилось. А поскольку последние пять дней ему все время хотелось спать, иллюзия сна так усилилась, что он почти поверил в реальность пробуждения. Но настоящим пробуждением было это путешествие на геликаре в Лондон со спутником разумным, уверенным — и бездушным. Это был момент второго рождения: вхождение в мир, который уже испугал его своей безысходной реальностью. До того как он покинул санаторий, Маркхэм получил четыре письма — результат его появления в программе Персона-Парад. Первое письмо было от человека, который хотел написать его портрет в розовых тонах на стекле; два других — от женщин, вежливо предлагающих ознакомить его с сексуальными обычаями двадцать второго века, а четвертое содержало отпечатанное приглашение на обед от Президента Лондона. Геликар продолжал полет, и, когда Колчестер скрылся в холмистой дали, Маркхэм вынул карточку президента из кармана и еще раз рассмотрел ее. На ней было написано: Букингемский Дворец 7 9.13 от Клемента Бертранда Президента Лондонской Республики Джону Маркхэму, эсквайру ПРИВЕТСТВИЕ Вас сердечно приглашают в 21:00 15.9.13. Обед и Развлечения. (Андроиды необязательны) Обед и развлечения! Маркхэм цинично усмехнулся, вообразив, какие развлечения может предложить президент Лондона. Он попытался представить себе Клемента Бертранда и уже собирался спросить о нем у Марион-А, но передумал и убрал карточку в карман. Разве может андроид правильно описать человека? Между тем геликар пролетел над густым лесом; впереди, примерно в миле от них, лес редел, а за ним виднелся большой, около мили в диаметре, кусок бесплодной земли, покрытой камнями. Там почти ничего не росло, кроме чахлых кустов и травы, участки которой казались сверху неровными заплатками. Геликар летел невысоко, и Маркхэм смог разглядеть три нити — заброшенные дороги, ведущие к пустоши. И вдруг он понял, что они летят над Эппинг-Форест и что через несколько секунд будут находиться прямо над камерой «К», в которой он пролежал, как кусок замороженного мяса, все эти ужасные годы. Пустошь, очевидно, появилась вследствие взрыва ядерной бомбы или ракеты, который и похоронил его в камере «К». Он зачарованно смотрел на лес, пока тот не скрылся из вида. Когда Маркхэм опять посмотрел вперед, он увидел окраины Сити, все перетерпевшие, в шрамах, оставленных Войной, но живые. Казалось, город переживет расу, построившую его. Тут он увидел то, от чего глаза покрылись влажной пленкой, а внутри он почувствовал острую, жгучую боль — не физическую, однако почти нестерпимую боль. Маркхэм попытался избавиться от этого чувства усилием воли, но оно осталось — тяжелое как свинец, и холодное, холоднее, чем весь лед в камере «К». Внизу был Хэмпстед — на удивление не изменившийся. — Крут, — приказал он Марион-А, хрипло и неразборчиво. — Круг помедленней и ниже... Хэмпстед. Я... Обычно я... Я хочу посмотреть. — Да, сэр. Он знал, что Марион-А не испытывает ни удивления, ни любопытства, андроиды никогда не испытывают никаких эмоций, если в этом нет необходимости. Маркхэм даже не поправил ее, что надо отвечать: «Да, Джон». Вереск был чище, свежее, чем когда-либо. Где же влюбленные, гулявшие здесь рука об руку? Где дети, которые играли здесь, запускали змеев и разбрасывали бесчисленные обертки от конфет по истоптанной траве? Где же все эти тысячи призраков вчерашних дней? И где же призраки тех, кого он любил больше всего на свете? Такие теплые и живые призраки. |
