В то утро кто-то выстрелил в ответ. Мы стояли на проселочной дороге, ожидая, пока наш лейтенант помочится, и тут услышали сухой треск далекого винтовочного выстрела. Пуля с визгом срикошетировала от соседней каменной стены, выбив из нее крупный осколок. Все бросились на землю и открыли беспорядочный огонь куда попало.

Надоедливый болтун по имени Корбай, похожий на золотую рыбку в очках, застрелил женщину и ее мужа. Они сидели в своем саду в нескольких метрах от нас и обедали. Корбаю показалось, что у них на столе лежат американские ручные гранаты. Потом оказалось, что это миска с крупной клубникой. Корбай не очень расстроился. Он зашел в их дом и забрал журналы с фотографиями киноактрис.

– Бенедикт, прихвати двоих и марш в школу. Возьми того еврея-учителя и всех детей, кто окажутся евреями. Отведи их в maifie. И убедись, что собрал всех евреев, чтобы в случае проверки был полный порядок. Встретимся там через час. К тому времени за ними уже подъедут грузовики. И осторожнее! Тот, кто в нас стрелял, где-то рядом, и я уверен, у него есть дружки. Они могут совсем спсиховать, увидев, как увозят их соседей.

– Герр лейтенант, и детей тоже? Разве нельзя просто сказать…

Он холодно посмотрел на меня.

– Нет. Может, хочешь задать этот вопрос в штабе? Я не хочу. Думаешь, этим крысам есть разница, большой еврей или маленький? Особенно после сегодняшнего утра?.. Бенедикт, когда война закончится, я хочу вернуться домой. И чтобы руки-ноги были целы. Мне наплевать, кто победит. Если меня оставят в покое, я соберу им всех евреев, запихаю в грузовики и даже помашу вслед ручкой. Взять эту парочку, что Корбай застрелил сегодня утром. Я, конечно, огорчился, но не так, как если бы снайпер подстрелил меня и я бы не мог больше ни трахаться, ни ходить, ни видеть, ни жить. Вот это меня действительно огорчило бы! Так что пока я командир, мы все будем выполнять приказы… На сегодня новый приказ – забрать всех евреев из той школы и привести в maitie. Хочешь еще поговорить об этом? Очень жаль, потому что я не хочу. Хватит. Иди в школу и будь поласковее с детьми, когда будешь их выводить. Выполняй.

Я понятия не имел, куда евреев увезут после того, как мы доставим их в мэрию. В депо Авиньона и Карпантры мы видели километровые грузовые составы, но предназначены ли они для этих людей? Я знал, что евреев посылают в трудовые лагеря в разных частях Европы, но относилось ли это ко всем европейским евреям? До нас также доходили страшные, невероятные слухи о том, что делается в этих лагерях, но кто же знал, правда это или нет? В те дни во всем было слишком много пропаганды. Никогда не знаешь, чему верить, на чье слово положиться. У каждого была своя история, и даже последний болван «только что слышал нечто поразительное». Сначала мы верили всему, потому что все было возможно, но теперь все стало наоборот – мы не верили ничему, пока не увидим сами. Кроме того, хватало над чем призадуматься прямо здесь, особенно после того, как эти французские фермеры начали в нас стрелять.

Я взял Петера и Хайдера – сообразительных старослужащих, которым не надо было говорить, чтобы не горячились. Если что-то случится, пока мы будем в школе, они, по крайней мере, сохранят хладнокровие.

Когда мы спускались по склону холма на окраине городка, я подумал о моем отце в Вене. Как он гордился, когда я впервые пришел домой в форме. Его сын – солдат! В последнем письме он по-прежнему писал, как здорово будет, когда я вернусь. Мы бы пополнили гардероб, потому что, как всем известно, пришедшие с войны солдаты хотят отметить свое возвращение к нормальной жизни покупкой нового костюма. Отец был близок к заключению сделки, от которой «у меня закружится голова». В городе был склад, полный вещей, конфискованных у еврейских оптовиков. Если поговорить с нужными людьми, можно купить уйму рогожки, саржи и сукна почти даром.