— Давай.

Выпили.

— Небось сильно шибко пьянствовал все эти годы, Егор Никитич? — спросил Потапов с понимающим смешком.

— А тебе зачем знать? — вскинулся тот.

— Ну как же? Не виделись столько! Какими интересами жил?

Егор Никитич некоторое время смотрел на него. Затем с плохо скрываемым раздражением заметил:

— Ты или глупец, или выпил еще недостаточно. Мы за что только что пили?

— За тоску.

— Ну?

— Но имею я право узнать хотя бы некоторые детали твоей угарной жизни?

— Ты явился вести дознание или просто посидеть по-человечески?

— Конечно по-человечески.

— Вот и сиди.

Потапов взял графинчик, налил Гришину, себе.

— Также хочу произнести тост, — он подцепил студня на вилку, поднял рюмочку. — Судьба редко слепнет так, чтоб на оба глаза. Рано или поздно один глаз да и приоткроется. Вот он и приоткрылся. Ты, Егор Никитич, получаешь шанс, чтобы догнать то, что от тебя убежало. Лишь бы у тебя хватило силы, желания и злости.

— Злости?

— Именно злости. Вцепиться и больше не отпустить.

— Злости у меня теперь хватит. Накопил ее за эти годы.

Снова выпили. Гришин долгое время никак не мог отдышаться, тяжело закашлялся.

Даша поднялась, взяла бутылку, отнесла ее на соседний стол.

— Поставь на место! — потребовал отец.

— Будете пить — уйду.

— Еще одну, и амба. Обещаю.

Девочка вернула бутылку, села рядом на свободный стул и, похоже, отсаживаться не собиралась.

— Так о чем дело? — спросил Егор Никитич гостя.

— О налетах на банки.

— Грабят их, что ли?

— По-черному. С пугающей регулярностью.

— И правильно поступают. А чего их не грабить, ежели деньги они делают с воздуха? — Гришин начинал хмелеть. — Я бы вообще спалил все банки до единого.

— Я бы тоже, — неожиданно тихо произнесла девочка.

Потапов от удивления даже икнул, а девочка разъяснила:

— Они описали всё у нас, и мы стали вовсе нищими.

Гришин обнял голову дочки, прижал к себе.

Худенькое тельце ее вдруг стало мелко вздрагивать — она плакала. Гришин также вытер выступившие слезы, высморкался в большой и не очень свежий носовой платок.

— Вот только ради них. Ради сердечных и единственных готов вернуться в вашу мыловарню, — налил снова в рюмки, поднял свою. — Давай-ка за мою сердечную Дашеньку. Это ведь не ребенок — ангел, спустившийся с небес.

Выпили, закусили студнем и горчицей. Гришин поинтересовался:

— Супруге деньги давали?

— Да, вполне приличную сумму. От департамента в качестве вспомоществования…

— Напрасно. Она женщина замечательная, но крайне скаредна и скрытна.

Потапов достал из портмоне пару купюр по десять рублей, положил на стол.

— Могу предложить от себя лично. До первого вашего вознаграждения на службе.

— Благодарю, — Гришин сунул деньги в карман. — Непременно с отдачей. Честь имею!

Визитер остался сидеть в кабаке, чтобы рассчитаться за стол, и видел, как Егор Никитич направился к выходу, петляя между столами. Его надежно и осторожно поддерживала под руку тощая и верная Дашенька.

Изюмов при виде входящего в вестибюль театра господина Икрамова едва не лишился речи.