Бывший артист, ныне выполняющий функции швейцара, сделал пару шагов навстречу визитеру, галантно поклонился и почему-то по-военному поприветствовал:

— Здравия желаю, господин полковник. По какой надобности изволите?

Тот несколько удивленно взглянул на него, не сразу признал.

— Здравия желаю… Господин артист?

— Бывший. Судьба артиста подобна фейерверку — сначала пламя, потом пепел… К Гавриле Емельянычу?

— Да, он ждет меня.

— Сейчас доложу.

Изюмов заспешил наверх, полковник понаблюдал за беседующими на верхней лестнице артистами, послушал доносящиеся со сцены распевки, принялся бессмысленно изучать выставленную здесь афишу. Телохранитель почтительно стоял чуть поодаль, внимательно и ненавязчиво следил за хозяином.

Директор театра вышел навстречу гостю с традиционно протянутыми руками.

— Господи, князь… Ваше высокородие! Как я рад. Нет, не рад, счастлив. Столь высокий и желанный гость впервые в этом скромном кабинете, — забежал следом, помог усесться в кресло, бросил беглый взгляд на торчавшего в дверях Изюмова. — У вас, сударь, вопросы?

— Нет, всего лишь удовольствие, Гаврила Емельяныч.

— Вот и получайте свое удовольствие на полагающемся вам месте!

— Прошу прощения, — поклонился тот и исчез.

— Располагайтесь, осматривайтесь, обвыкайтесь, — продолжал суетиться вокруг гостя директор. — Чай, кофий, чего-нибудь покрепче?

— Вы ухаживаете за мной как за женщиной, — засмеялся полковник.

— Не-ет, уважаемый господин полковник! За женщиной ухаживают по-другому. Внешне расслабленно, внутренне крайне собранно! С оглядкой! Потому как женщина — создание хищное и способна в любой момент отхватить не только любую понравившуюся ей филейную часть, но и проглотить тебя целиком! За вами же ухаживаю с особым почтением, ибо восхищен вашим геройством и удивлен вашим загадочным визитом.

— Никакой загадочности. Изложу все просто и понятно, — засмеялся Икрамов.

— Буду весь во внимании и готовности. — Филимонов взял из буфета бутылку коньяку, два фужера, поставил все это на стол. — Не возражаете?

— Вообще-то я уже два года почти не пью.

— А кто из нас пьет? Пьющие либо лечатся, либо калечатся! Мы же только пригубим! — Директор разлил янтарную ароматную жидкость по фужерам, чокнулся с гостем. — Ваше здоровье, князь.

— Взаимно.

Пригубили. Гаврила Емельянович зажевал лимончиком, уселся напротив гостя.

— Вы теперь передвигаетесь по городу исключительно с охраной? — поинтересовался.

— Это не охрана. Скорее друг. Он плохо говорит по-русски, но верен и чист, как все люди, не тронутые цивилизацией.

— Абориген, так сказать?

— В его глазах аборигены скорее мы.

Директор громко расхохотался, удовлетворенно хлопнул в ладоши.

— Весьма остроумно, князь… Итак, я весь во внимании.

— Вы набрали такой темп, что я как-то даже не сразу готов.

— Никакого темпа! Просто наслышан о вашей пунктуальности и не желаю зря тратить ваше драгоценное время. К примеру, в этом вертепе время вообще никто не ценит!

— Вы не любите свой театр? — удивился Икрамов.

— Обожаю! Жить без него не могу! Но публика здесь работающая иного слова, кроме как содомской, не заслуживает! Артисты — не просто дети.