И все же парочка смотрелась странно. По возрасту — отец с дочерью, по поведению — любовники. Я мимолетно поглядел в лицо златовласки и ощутил грусть. Девочка-Асоль с задумчивыми глазами мне определенно могла бы понравиться. При определенных обстоятельствах и в надлежащем настроении. А вот мужчина вряд ли. Что-то такое у него таилось во взоре — чужое и холодное. И ботинки у него были жутковатого размера — никак не менее сорок шестого. Словно выглядывали из-под штанин две темные акульи морды — тупые и безжалостно крепкие.

Мне снова стало не по себе. Настолько не по себе, что даже ладони вспотели.

Мужчина, крякнув, оправил на себе плащ, небрежно сунул руки в бездонные карманы. Чувствуя, что он снова смотрит на меня, я медленно поднял голову. Так и есть. В глубине зрачков не просто холодок, — нечто более скверное.

— Пан Климов?

Кусочек старого осклизлого сала проскользнул от желудка к горлу, и мне стоило большого труда справиться с тошнотворной слабостью.

— Скорее уж Климов-сан, — вяло пошутил я и тут же напрягся. Фраза опять могла прозвучать как-то не так. Но пугаться следовало другого. Мужчина резко выдернул руки из карманов, и в каждой из них оказалось по матово отсвечивающему пистолету.

— Ни с места тут!

— В чем, собственно…

Я не договорил. Дверное стекло справа от мужчины брызнуло осколками. Серый плащ на литых плечах мужчины разорвало в матерчатые клочья. Дымное, нитяное, красное — все смешалось в единую месиво. Стреляли из тамбура соседнего вагона — и стреляли, надо сказать, довольно часто. Мужчину швырнуло к стене, прямо на девочку-Асоль, которая, пискнув, упала на колени. Но, даже будучи раненым, «дрессировщик слонов» не терял времени даром. Рыча от боли, пожилой дружок юной леди развернулся лицом к переходу и открыл бешеный огонь с двух рук прямо сквозь дверь. Кажется, кто-то и когда-то назвал это стрельбой по-македонски. Хотя во времена великого Александра стрельбой из пистолетов не увлекались, — бились больше на мечах да копьях. Но хуже всего было то, что с пола успела подняться симпатичная златовласка. В ухоженных пальчиках также поблескивал пистолетик, но эта красавица смотрела вовсе не в сторону соседнего тамбура. Своими расчудесными глазками она сурово взирала на меня.

Не надо было быть гением, чтобы понять, что произойдет в следующее мгновение. Кошмарные сны нередко обрываются пробуждением, — в жизни обычно требуется нечто более действенное. В том, что это жизнь, я еще отчасти сомневался и, тем не менее, рванув на себя шероховатую дверную рукоять, не группируясь и вообще мало что соображая, выпрыгнул вон из вагона.

Может, это был посвист ветра, а может, над головой действительно пролетела пуля, но в следующее мгновение ноги мои пришли в неласковое соприкосновение с землей, и мир закувыркался перед глазами, награждая свирепыми оплеухами, намолачивая по ребрам каучуковыми кулаками. Поезд гнал со скоростью никак не меньше пятидесяти километров в час, а каскадером я отнюдь не был. Прыгал, правда, с электричек в подростковом возрасте, но разве это тренаж? Поэтому мне просто повезло. Здесь не оказалось ни булыжника, ни сложенных штабелями бетонных шпал, — я угодил в густую траву и кубарем скатился по крутому откосу, не встретив по пути ни столбов, ни светофоров.

Заработав около дюжины синяков и рассадив в кровь правую ладонь, я усмирил, в конце концов, инерцию движения и сочно припечатался лопатками к нагретой солнцем земле. Самое забавное, что дипломат свой я так и не выпустил из рук, а кисть у человека оторвать не столь уж просто.