Потом мать повела меня во двор загружать старый мотоблок. Этот мотоблок был в употреблении у семьи Лао Ланя, на стальных ручках ясно виднелись следы его больших рук, протектор на колёсах давно стёрся, цилиндр и поршень дизеля серьёзно поизносились, прилегали не полностью, и когда двигатель заводили, он изрыгал клубы чёрного дыма и из-за пропускаемого воздуха и подтекавшего масла издавал странные звуки, похожие на кашель и чихание — будто старик с неважным сердцем и трахеитом. Лао Лань вообще отличался великодушием, а в эти годы, разбогатев на торговле мясом с водой, стал ещё щедрее. Он изобрёл научный метод закачивания воды в туши животных через лёгочную артерию с помощью насоса высокого давления. Его методом можно было закачать в тушу свиньи весом две сотни цзиней целое ведро воды, а по старинке в бычью тушу влезало лишь пол ведра. Сколько воды по цене мяса купили за все эти годы в нашей деревне хитроумные горожане? Если подсчитать, то цифры, наверное, будут поразительные. Лицо Лао Ланя круглое, вид цветущий, говорит он громко, будто большой колокол гудит — по всем статьям прирождённый администратор. Это у него в роду. Став старостой, он не утаил для себя метод закачки воды под давлением, а передал его односельчанам, возглавив тех, кто стремился разбогатеть нечестным путём. В деревне кто ругал его почём зря, кто нападал, расклеивая сяоцзыбао, в которых его называли помещиком, сводящим старые счёты, подрывающим в деревне диктатуру пролетариата. Но такие слова давно уже спросом не пользовались. Из больших репродукторов по всей деревне гремели слова почтенного Ланя: «Драконы порождают драконов, фениксы — фениксов, а мышь рождается, чтобы выкопать норку в земле».
Лишь потом мы осознали, что Лао Лань, подобно мудрому наставнику боевых искусств, не мог передать ученикам все секреты мастерства в полном объёме, а в целях самосохранения оставил кое-что в секрете. Его мясо тоже было с водой, но имело приятный цвет и запах и выглядело свежим: положи его на солнцепёк на пару дней — не испортится, а у других не распроданное за день мясо начинало пованивать, в нём заводились червяки. Так что почтенному Ланю не нужно было беспокоиться, что он не распродаст товар, и снижать цену, мясо было настолько великолепное, что даже речи не было о том, что его можно не продать. Отец впоследствии утверждал, что Лао Лань впрыскивает в мясо не воду, а формальдегид. А когда отношения нашей семьи с Лао Ланем наладились, он признавал, что одного формальдегида может быть довольно, однако для сохранения свежести и цвета нужно ещё три часа окуривать мясо серой.
Мой рассказ прервала стремительно вошедшая в ворота женщина, голова которой была покрыта одеянием кирпичного цвета. Её появление заставило меня вспомнить ту, что совсем недавно возлежала в проёме стены. Куда она подевалась? Может, эта ворвавшаяся в храм женщина в красном — воплощение той, в зелёном? Войдя в ворота, она совлекла с головы одеяние и извинительно кивнула в нашу сторону. Губы у неё синюшные, лицо бледное, кожа вся в нарывах, как у ощипанной курицы. Глаза холодно поблёскивают, как капли дождя за воротами. Замёрзла, наверное, страшно, перепугана так, что и слова вымолвить не может, но мыслит ясно. Ткань её одеяния, скорее всего, поддельная и некачественная, по уголкам стекают кроваво-красные капли, очень похожие на кровь. Женщина, кровь, гром, молнии — столько запретного собралось вместе, выпроводить бы её надобно, но совершенномудрый закрыл глаза и отдыхает, более степенный, чем статуя с человеческой головой и лошадиным телом у него за спиной. А я тем более не осмелюсь выгнать за ворота под дождь и ветер эту пышнотелую молодую женщину. Тем более что ворота храма распахнуты настежь, зайти может любой, да и какое право я имею её выгонять? Она повернулась к нам спиной, вытянула руки на улицу и, склонив голову, чтобы укрыться от дождевых струй, выжимает своё одеяние. С журчанием стекает красная вода, смешивается с потоками на земле и через какой-то миг исчезает. |