Сам он не обращал внимания на пересуды, но мать-то мою бросил муж, а, как говорится, у ворот вдовы чего только не скажут, ей надо было быть осмотрительной и осторожной, не давать никакого повода для слухов, но она всё же позволяла Лао Ланю учить себя вождению в такой позе, и такое поведение можно было объяснить лишь тем, что она потеряла голову от жадности. Дизель мотоблока оглушительно ревел, из радиатора поднимался пар, выхлопная труба плевалась сгустками чёрного дыма, создавалось впечатление, что хоть он и сорвал голос, но жизненные силы в нём бьют ключом, он таскал мать с Лао Ланем по току кругами, похожий на яростно подхлёстываемого плетью телёнка. На бледном лице матери появились яркие пятна румянца, уши покраснели, как петушиный гребешок. Утро в тот день действительно выдалось морозное, от этого сухого холода у меня кровь стыла в жилах и всё тело будто кошки покусывали. А у матери по лицу тёк пот, от волос шёл пар. Она никогда не имела дело с механизмами, впервые сидела за рулём и, хотя это был простейший мотоблок, конечно же, испытывала ни с чем не сравнимое возбуждение, страшно волновалась, иначе как объяснить то, что в это морозное утро она обливалась потом. Я видел, что глаза матери сияют каким-то прекрасным блеском, они никогда так не сияли с тех пор, как отец покинул нас. После того, как мотоблок сделал с десяток кругов по току, Лао Лань легко спрыгнул с него. Он человек тучный, но каким грациозным было это его движение! Когда Лао Лань спрыгнул, мать напряглась, повернув голову, стала искать его, и мотоблок устремился прямо к канаве у края тока.
— Поворачивай! Поворачивай! — закричал Лао Лань.
Мать стиснула зубы, мускулы щёк напряглись. И, в конце концов, когда мотоблок вот-вот должен был залететь в канаву, выправила его. Поворачиваясь, Лао Лань, не отрываясь, следил за матерью, словно вокруг пояса у неё была привязана невидимая верёвка, конец которой он держал в руке.
— Вперёд смотри, — громко подсказывал он, — не на колёса, не отвалятся они, и на руки нечего смотреть, они у тебя грубые, как наждак, чего на них любоваться. Вот так, как на велосипеде едешь. Я же говорил, привяжи свинью на сиденье водителя, она тоже сможет кругами ездить, чего уж говорить о взрослом человеке! Жми на газ, чего боишься! Все эти механизмы, туды их, одинаковы, нечего относиться к ним трепетно, лучше всего — расколотить, чтобы осталась груда искорёженного металла, чем больше бережёшь, тем чаще что-нибудь приключается. Верно, вот так, учёба твоя кончилась, можешь на нём домой возвращаться, для сельского хозяйства главный выход — механизация. Знаешь, кто это сказал, ублюдок маленький? — спросил он, уставившись на меня. Мне не хотелось отвечать, было страшно холодно, даже губы немного задубели. — Ладно, езжай, вас отец бросил, так что деньги за мотоблок через три месяца отдашь.
Мать соскочила на землю, ноги у неё пару раз подкосились, она чуть не упала, Лао Лань, протянув руку, поддержал её со словами:
— Осторожно, сестра!
Мать залилась румянцем, вроде собралась что-то сказать в благодарность, но долго стояла с раскрытым ртом, будто у неё язык отнялся, и так ничего и не произнесла. От этой свалившейся на неё радости она разве что дар речи не потеряла. За десять с лишним дней до покупки мотоблока мы известили об этом деревенского делопроизводителя почтенного Гао, но никакого ответа не получили. Даже такой мальчуган, как я, понимал, что такое дело изначально не может быть успешным, отец откусил человеку пол-уха, весь облик ему испортил, ну как он может продать нам эту машину? Будь я на его месте, я бы так сказал: «Семья Лотуна хочет купить мою технику? Хм, да я скорее в реку её загоню и оставлю ржаветь, чем продам им!» Но когда мы уже потеряли всякую надежду, к нам всё же явился почтенный Гао и передал, что Лао Лань согласился продать нам технику по цене металлолома, а также предлагает явиться за ней завтра рано утром на ток. |