— А что, разве стоит собраться?

— Во всяком случае стоит задуматься над этой проблемой. 

Потом они заговорили о чем-то другом. Потом она вышла проводить его вместе с Плюшкой.

Спустя два дня он пришел к ней снова. И на следующий день они вдвоем отправились в кукольный театр. Когда окончился спектакль, он первый предложил: 

— Надо бы побыстрее добраться домой, а то, наверное, Плюшка заждалась.

— Вы — наш человек, — определила Лена, крепко сжала его руку. — Я сразу поняла, как только поговорила с вами, что вы, наверно, тоже произошли от собаки. 

— А я похож на дворнягу, — сказал Семен. — Вы не находите? На большую, лохматую, добродушную дворнягу?

Она засмеялась. И в самом деле, была в его словах известная правда.

— Выражение лица у вас точно такое же, какое бывает у смирной и доброй собаки...

— Стало быть, я пришелся вам по вкусу? — спросил Семен.

Лена помедлила, прежде чем ответить:

— Знаете, как говорят карачаевцы, когда хотят выразить самую большую нежность? Умру раньше тебя!

— Звучит, как стихи, — сказал он. — Кстати, хорошо бы нам перейти на «ты», идет?

— Идет, — ответила Лена.

— Только у меня к тебе просьба, — снова начал он, — не умирай раньше меня, давай умрем вместе, в один день...

Лена серьезно сказала:

— В один час еще бы лучше... Вскоре Семен понял, что уже не может без Лены. Что привязался не только к ней, но и к ее избалованной, сильно раздобревшей за годы беспечального житья Плюшке.

Его снова потянуло к поэзии, он безостановочно сочинял стихи, повсюду — на улице, в автобусе, в электричке, посылал их Лене по почте, хотя они виделись почти каждый день.

Стихи Семена были исполнены жгучей любви, изобиловали сильными выражениями и сравнениями, вроде: «Ты всех милее, ты всех лучше. Лишь смерть одна с тобою разлучит».

Лена аккуратно складывала его письма со стихами в отдельную коробку из-под конфет.

«Пригодится когда-нибудь, — думала, — будем старые, станем вместе перечитывать старые письма и посмеемся над этими виршами...»

Она ошибалась. Семен серьезно относился к своим стихам и, должно быть, вряд ли позволил бы смеяться над ними, даже и став изрядно старше.

Плюшке он тоже посвятил четыре строчки, необычайно растрогав тем самым Лену:

Люблю тебя, собачка Плюшка,

И я скажу тебе на ушко,

Что ты воистину милей

Немалого числа людей...

Он боялся, что Лена будет смеяться над этими стихами, но Лена сказала убежденно:

— В русской поэзии немало произведений, посвященных нашим братьям меньшим, например стихи Есенина «Собаке Качалова»...

— Или «Муму», — добавил Семен.

— Я «Муму» не читала и читать не буду, — сказала Лена, — не могу заставить себя читать о том, как убивают животных... 

С некоторой опаской взглянула на Семена: не смеется ли над нею? Но глаза его смотрели на нее с пониманием, и она сказала еще раз:

— А ты — наш человек.

Под Новый год Семен переехал к Лене, оставив маме в единоличное пользование все девятнадцать квадратных метров.

Мама его по-прежнему почти все свободное время отдавала общественной работе. Теперь она задумала разбить во дворе дома, где она жила, фруктовый сад. Ей было уже хорошо за шестьдесят, и дни ее были заполнены до отказа.

Поэтому, когда Лена забеременела, мама Семена решительно заявила:

— На меня прошу не рассчитывать. Нянькой быть не собираюсь. У меня тьма работы, тем более что сейчас мы установили дежурства жильцов в нашем саду и как раз, когда родится ребенок, я все высчитала, начнется приживление молодых саженцев.