Семен вспомнил, что Лена часто говорила о том, что собачья верность всегда опередит человеческую...

— Я, бывало, спорил с женой, — сказал он, — она уверяла, что собаки куда преданней, чем люди, а я говорил, что не верю этому. А теперь вижу, что жена была права...

— Какой пес и какой человек, — возразила Валя.

— Но Плюшка и в самом деле пес необыкновенно преданный, — сказала Маша.

— И Лена так считала, — сказал Семен.

Потом сидели за столом, пили чай, лампа под оранжевым шелковым абажуром с висюльками лила мягкий свет на белую скатерть, на белые фаянсовые чашки и вазочку с вареньем.

— Угощайтесь, — потчевала Валя Семена, — это варенье Машина мама привезла, сама варила. А эти ватрушки я пекла, она муку привезла, а я испекла...

Семен пил чай с вареньем, одну за другой поглощал пышные и вправду отменно вкусные ватрушки и чувствовал, как мало-помалу у него спокойнее, отраднее становится на душе. И казалось, все образуется, все обойдется, все будет в порядке...

Когда он собрался уходить, Плюшка встала со своей подстилки, подошла к нему, стала на задние лапы, заглядывая в его глаза.

— Только что не говорит, — сказала Маша.

Семен нагнулся к Плюшке:

— Что, малыш? Домой хочется?

В ответ Плюшка звонко залаяла. Маша испуганно замахала руками.

— Тише, Плюшка! Лелю разбудишь!

— В другой раз, — сказал Семен, — обещаю тебе, Плюшка, в следующий раз я непременно возьму тебя домой...

Уныло опустив хвост, Плюшка снова легла на свою подстилку.

— Вы ее, пожалуйста, не спускайте с поводка, — попросил Семен, — а то она может убежать, мы ее тогда не найдем, и Лена мне ни за что не простит...

— Не волнуйся, — сказала Маша, — мы за твоей Плюшкой в четыре глаза глядим...

Семен еще раз подошел к кроватке, глянул на Лелю, тихо коснулся ее легких волос.

— Спи, девочка, набирайся сил, спи...

Хотя было еще не очень поздно, улицы казались пустынными. Блестел снег в свете фонарей, высокие сугробы высились по обеим сторонам тротуаров. Семен шел очень быстро, подставив лицо холодному, режущему ветру. Но он не чувствовал холода, почему-то сейчас казалось, все будет хорошо, Лена поправится и они снова заживут все втроем, нет, вчетвером, вместе с Плюшкой...

Но пришел домой, увидел пустую комнату, в которой каждая вещь напоминала о Лене. На стуле висел ее халатик, со стены смотрел ее портрет в купальном костюме, смеющаяся, подняв кверху ладонь, она как бы приветствовала или прощалась с кем-то...

Какой же она казалась веселой, счастливой, беззаботной!

Он прижал к лицу ее халат, сердце его снова ужалил страх.

И стало совестно, неловко перед самим собой за то, что совсем недавно он беседовал, даже улыбался, сидел за столом в теплом, уютном доме, в то время как Лена в больнице.

Ночью он часто просыпался и, встав рано утром, решил еще до работы отправиться в Боткинскую, может быть, удастся еще раз поговорить с врачом или увидеть Лену, вдруг за ночь ей стало уже лучше...

Он вышел из своей комнаты, в коридоре столкнулся с Верой Тимофеевной. Старуха была в пальто, на ногах резиновые ботики.

— Вы только пришли или уходите? — спросил Семен.

— Я за вами, Семен, — сказала Вера Тимофеевна, — поедем...

— Куда? — спросил Семен, холодея. Вдруг разом, в один миг понял все.

Лена умерла, не приходя в сознание. И когда Семен в тот же вечер пришел к Маше, к нему бросилась Плюшка, глянула на него и внезапно жалобно взвизгнула, бросилась под кровать. И никакими силами невозможно было извлечь ее оттуда.

Оне не ела, не шла гулять, не отзывалась ни на какой голос, ни на какие просьбы.