— Знамо дело, с поварихой лучше, чего уж там, — согласился Шкулин.

— Дело ваше, — сказал Медучин. — Я тут не начальник. По-моему, правильно. Только не попрекать ее ничем, не обижать.

— Конечно, оговоренная ложка рот дерет… надо по-человечески, — сказал дед.

— Пусть она живет у тебя, а, дед? — спросил Медучин. — А Шкулин переселится к нам. Пусть будет у тебя, от греха подальше.

— Мне баба без надобности, так что я согласный, — засмеялся дед. — Хорошая она, справная. У ей лицо веселое. Надоело мне на ваши рожи смотреть! Чего ржете, кобели?!

Легко стало Медучину, будто камень с души свалился. Но по лицу Шкулина видно было, что не ждал он такого поворота. Дед это сразу понял:

— А Петро-то наш навострился, не спросившись. Эх ты, хрен столовый! Допрежь всего о человеке надо заботу проявлять. Который человек о другом без заботы — пустой он, нехороший. От него одно зло… Не серчай, Петро, правду я тебе говорю.

— Это тебе показалось, дед. От ревности.

— Не скажи!

Стали расходиться.

— Одну бутылочку я вам спрятал, — сказал дед, — утром пригодится. Давайте ко сну.

— Да, — сказал Медучин, — хорошо, будем считать пионерский сбор закрытым, поскольку всем все ясно и вопросов нет.

Он кликнул Верного, тот спрыгнул с крыльца и пошел следом.

Осторожно, чтобы не разбудить Анфису, разбрелись Бровин и Медучин по своим кукулям. Медучин зажег огарок. Анфиса спала. Он прикурил от свечи и задул ее. Бровин похрапывал, а Анфиса, что-то бормотала во сне, разговаривала.

«У нее сегодня слишком много впечатлений, и нервы не совсем в порядке», — подумал он. Медучин вспомнил, как несколько лет назад подошел к своему товарищу — спящему геологу, прислушался к его сонному бормотанию. Оно было довольно связным, и он взял его левую руку, нащупал пульс и задал вопрос голосом той же тональности и о тех же событиях, которые геолог переживал во сне, и тот ему ответил, и этот странный диалог продолжался почти полминуты. Так можно вызнать сокровенное, у некоторых людей это получается, и у Медучина как раз наступило, «это», чему он не знал названия, он испугался и оставил геолога в покое.

Ему захотелось подойти к Анфисе и сделать то же, но она разговаривала во сне по-чукотски, а чисто по-чукотски говорить он не мог, да и смутно чувствовал, что настроиться на ее волну ему не удастся.

4

Медучин очнулся от шума. Ему показалось, что где-то неподалеку кружит вертолет. Он прислушался. Было тихо, под порывами ветра шумели лиственницы.

«Показалось, — подумал он. — Это у меня шумит в голове».

Искать его еще рано, это он знал. Спохватиться должны дней через пять. А вертолетом и того позже: пока ребята дадут знать на аэродром — пройдет неделя. Но все-таки в душе копошилось: «а вдруг?»

Хорошо, если б вдруг опустился тут вертолет и вылез бы из него Юра Филатов. То-то радости было бы! Юра часто помогал рыбакам и ихтиологам, его любили, он очень надежный, не было такого, чтоб он подвел. Все таежники вокруг его знали.

«Хорошо бы, Юра прилетел», — подумал Медучин.

Последний раз они виделись две недели назад Юра приземлился прямо в Избяном и сказал, что у него свободный целый день, даже два, в поселок может вернуться только завтра к вечеру. Сели обедать тут же, на улице — на пеньках да на ящиках. У Анфисы мясо было готово, а Бровин рыбы принес, свежей и вяленой.