Надавали Бровину всяких поручений — у всех дела были в поселке. Медучин вручил ему несколько телеграмм и писем и просил не забыть привезти несколько батарей для «Спидолы».

— Ну, а еще чего привезти?

— Бабу привези. Танцевать под «Спидолу» будем. Давно что-то у нас танцев не было.

Засмеялся Бровин, махнул рукой, оттолкнули лодки от берега, вышли они на стремнину, дернул он веревку, взревел новый «Вихрь» — и пошел Бровин в Ост-Кейп, вот уж и скрылся на повороте, за сопкой.

Во время отсутствия подменял его Медучин. Неводили несколько раз, улов средний.

В ледник рыбу не клали, а коптили и вялили, потому что нельзя сверх нормы загружать ледник, разморозится и тогда совсем ни о какой добыче не может быть и речи. Что толку ловить, если хранить негде.

…Ждали Бровина неделю. Наконец из-за сопки показалась его дюралька. Мотор ребята слышали и раньше, гадали — кто же едет, побежали за биноклем.

— Никак, Бровин? — щурился в окуляры Шкулин.

— Да нет, — возразил Медучин. — Там какой-то второй человек, в красном. Может, геологи?

— И правда… Эй, дед! — заорал Шкулин. — Ставь чай, открывай буфет, гости-и!!

— Ладушки, ладушки, где были — у бабушки, — потирал руки Шкулин. Он чувствовал выпивку. Побежал помогать старику возиться с печкой.

Лодка причалила к берегу. Медучин спустился к реке, увидел Бровина. Рядом с ним была молодая женщина в красной кофте. Бровин помогал ей выйти из лодки.

— Принимай!;— обрадовался он, увидев Медучина. — А то брошу в набежавшую волну!

Медучин помог женщине.

— Анфиса… — смущенно протянула она руку.

— Наука, — ляпнул он с перепугу. Предчувствие будущих неприятностей шевельнулось в его душе.

Стали выгружать из лодки вещи.

— А вы идите вон в тот дом, — показал ей Медучин. Она взяла рюкзак и медленно пошла по тропинке в гору.

— Это еще что за явление? — спросил Медучин.

— Ты ж сказал — привезти бабу. Вот я и привез! — улыбка у Бровина до ушей.

— Ну, я это… я просто так! Пошутил!

— Так ничего не бывает. Сказано — сделано, — по-прежнему улыбался Бровин.

— И что же теперь?

— Ну не танцы же танцевать! — расхохотался Бровин. — Для чего баба?

— Знаешь, иди ты к черту! — махнул рукой Медучин. — Сам расхлебывай!

Он взвалил на плечи ящик с хлебом и пошел к дому.

Анфиса мыла в кастрюле мясо, она уже успела познакомиться с дедом и Шкулиным и держала себя так, будто здесь в Избяном не впервой. И тут Медучин рассмотрел ее.

Черные глаза, толстые губы, длинные черные волосы. «Лет двадцать пять», — решил Медучин. Плотная, сбита крепко, брюки еще больше подчеркивают широкие бедра.

«Метиска, — поймав ее взгляд, — решил Медучин. — Мать чукчанка. Да и походка чуть вразвалку, это от ходьбы по тундре укоренилась. Тундровичка».

— Ну как? — тихо толкнул его в бок Шкулин. — А? С такой бабой можно прозимовать и печку не топить!

— Ммда… — буркнул Медучин.

…Стол получился на славу. Бровин привез хлеба, вина, сухой картошки, сухого луку, сахар и чай, а все остальное тут было свое — свежая и вяленая лосятина, рыбные копчености, икра и соленья.