— Товарищ, — произнес он весьма раздраженно, — с нашей маленькой Марией мы можем поговорить позже. Нехорошо, если она будет думать, что отрывает нас от работы… И «Четверо»…

Он заметил, как девушка вздрогнула.

— «Четверо»? — повторила она. — Выходит, они и вам написали?

Старкье грохнул кулаком по столу.

— И вы… Вы! Они осмелились угрожать вам? Господи…

— Да, — сказала девушка, в ее приятном грудном голосе прорезалась хрипотца. — Они угрожают… мне.

Она расстегнула меховой воротник, как будто в комнате вдруг стало невыносимо жарко и душно.

Старкье, который уже набрал полную грудь воздуха, чтобы что-то сказать, увидев выражение ее лица, смолчал.

— Но я боюсь не смерти, — медленно продолжила она и тут же прибавила: — Хотя я даже не знаю, чего боюсь.

Нарушил повисшее после этих слов молчание Бартоломью, который не обратил внимания на загадочные трагические нотки в голосе опечаленной девушки.

— Посмотрите вокруг! — бодро и беззаботно воскликнул он и весело рассмеялся. — Если вас окружают такие мужчины, право, стоит ли обращать внимание на подобные театральные выходки этих «Благочестивых»? — Но тут он вспомнил два зерна и тоже сник.

Столь полным и непостижимым было охватившее их при упоминании имени врага ощущение надвигающейся беды, и до того тронул их сердца вид готовой разрыдаться женщины из Граца, что все, кто был в гостиной, вдруг услышали звук, который не замечали до сих пор, — тиканье часов.

Повинуясь выработавшейся с годами привычке, Бартоломью сунул в карман руку, достал часы и, чтобы сверить время, обвел взглядом комнату. Это было одним из тех обычных, повседневных движений, которые кажутся столь неуместными, когда в воздухе висит давящее ощущение трагедии, но оно развязало языки собравшимся, и все загомонили.

Старкье взял в свои медвежьи руки дрожащие ладони девушки.

— Мария, Мария, — взволнованно зашептал он, — не берите в голову, все это глупости. Подумайте сами, женщина из Граца, которая бросила вызов России! Которая не склонила головы перед Миртовским… В чем дело?

Последние слова были произнесены грубо и громко и адресовались Бартоломью. Ибо уже во второй раз за этот вечер он смертельно побледнел и стоял, озираясь по сторонам расширившимися глазами, не в силах произнести ни слова.

— Боже правый, да что с вами? — воскликнул Старкье и взял его за локоть. — Что случилось?.. Говорите! Вы пугаете ее!

— Часы! — сдавленным голосом пробормотал Бартоломью. — Где… где часы? — Его глаза беспомощно метались из стороны в сторону, не находя циферблата со стрелками. — Прислушайтесь, — прошептал он, и все затаили дыхание. Тиканье было слышно совершенно отчетливо: тик-так, тик-так.

— Под столом, — пробормотал Франсуа.

Старкье приподнял край скатерти. На полу в тени стояла черная коробка, из которой и доносился зловещий звук.

— Спасайтесь! — опомнившись, заорал он отчаянным голосом и бросился к двери. Но оказалось, что она заперта снаружи.