Начальник Особого отдела Первой конной армии докладывал своему начальству:

«В армии бандитизм не изведется до тех пор, пока существует такая личность, как Ворошилов, ибо человек с такими тенденциями является лицом, в котором находили поддержку все эти полупартизаны-полубандиты».

Особиста убрали из Первой конной.

Летом 1920 года Фрунзе назначили командующим Южным фронтом. Михаил Васильевич, чьи войска взяли Бухару, приехал в Москву из Ташкента на спецпоезде. Когда состав прибыл на Казанский вокзал, появились чекисты и оцепили поезд. У чекистов был мандат на производство обыска и самого поезда, и помощников Фрунзе.

Красноармейские части разграбили Бухару. Чекисты предполагали, что поезд Фрунзе набит трофеями. Михаил Васильевич был разгневан, жаловался Ленину. Оргбюро ЦК постановило все же провести обыск в поезде. Но в присутствии Дзержинского или начальника Особого отдела Менжинского.

Фрунзе написал в ЦК еще одно письмо, выражая возмущение относительно «способа произведения в его поезде обыска, после которого его сотрудники чувствуют себя морально оскорбленными». Оргбюро постановило: «Уполномочить т. Фрунзе выразить его сотрудникам доверие от имени ЦК».

Дзержинский настаивал: ВЧК должна иметь собственные боевые части. Нарком по военным и морским делам и председатель Реввоенсовета Республики Троцкий был против: он не считал, что нужно создавать какие-то отдельные армии, лично ему не подчиненные. Хотя Дзержинский в конце концов настоял на своем и войска ВЧК сформировали, но они находились под контролем Реввоенсовета, то есть Троцкого.

В 1921 году Дзержинский сформировал отряд особого назначения, охранявший Ленина, потом мавзолей Ленина, а также такие важнейшие объекты, как Народный комиссариат финансов, Госбанк… Впоследствии отряд преобразовали в дивизию особого назначения имени Ф. Э. Дзержинского, существующую и поныне.

Вячеслав Менжинский был исключительно лоялен по отношению к наркому по военным и морским делам.

Троцкий вспоминал:

«Он явился ко мне в вагон с докладом по делам особых отделов в армии.

Закончив с официальной частью визита, он стал мяться и переминаться с ноги на ногу с той вкрадчивой своей улыбкой, которая вызывает одновременно тревогу и недоумение. Он кончил вопросом: знаю ли я, что Сталин ведет против меня сложную интригу?

— Что-о-о? — спросил я в совершенном недоумении, так как был далек тогда от каких бы то ни было мыслей или опасений такого рода.

— Да, он внушает Ленину и еще кое-кому, что вы группируете вокруг себя людей специально против Ленина…

— Да вы с ума сошли, Менжинский, проспитесь, пожалуйста, а я разговаривать об этом не желаю.

Менжинский ушел, перекосив плечи и покашливая. Думаю, что с этого самого дня он стал искать иных осей для своего круговращения».

На посту начальника Особого отдела Менжинского сменил Генрих Григорьевич Ягода, ему доверили следить за порядком в армии. Едкий в оценках наркомвоенмор так характеризовал приходившего к нему на доклад нового главного особиста:

«Ягода очень точен, чрезмерно почтителен и совершенно безличен. Худой, с землистым цветом лица (он страдал туберкулезом), с коротко подстриженными усиками, в военном френче, он производил впечатление усердного ничтожества».

Лев Давидович, как это с ним часто бывало, недооценивал других. Генрих Ягода не был ничтожеством и со временем станет наркомом внутренних дел. А традиция докладывать высшему руководству о настроениях, поведении, симпатиях и антипатиях высших чиновников заложена была еще в те годы.