— Если вы мнѣ этими драгоцѣнностями уплатите, то я вамъ сейчасъ-же дамъ сто пятьдесятъ рублей и ужь никакой мнѣ росписки не надо. Поѣдемте въ ресторанъ къ татарамъ и тамъ я вамъ вручу полтораста рублей.

На губахъ ея показалась пѣна. Сама она прижалась къ стѣнѣ, чтобы не упасть, и прошептала:

— Подите вонъ… Вы мерзавецъ… Уходите… Вы подлецъ.

Онъ вздохнулъ и взялся за шляпу. Съ губъ его все еще не сходила плотоядная улыбка.

— Знаете что… — проговорилъ онъ. — Если такъ просятъ деньги у человѣка, которого только сейчасъ увидали, и даже не знаютъ, кто онъ, какъ его зовутъ, то значитъ деньги ужъ, въ самомъ дѣлѣ, очень нужны, нужны до зарѣзу, какъ вы выразились. Я ухожу, но на всякій случай оставляю мою карточку. Можетъ быть, вы подумаете, сообразите и согласитесь на мои условія. Вотъ моя карточка.

Онъ бросилъ ее на столъ и направился къ выходной двери, но тотчасъ-же обернулся и прибавилъ:

— Я вдовъ, живу одинъ, и пріѣздъ вашъ ко мнѣ нисколько васъ не скомпрометируетъ. Прощайте… Подумайте.

— Вонъ, вонъ… мерзавецъ… — еле прошептала она, спускаясь на стулъ.

Въ глазахъ ея опять помутилось.

Онъ вышелъ изъ комнаты.

* * *

Она опять пришла въ себя. Старая нянька примачивала ей виски одеколономъ, а на головѣ держала холодный компрессъ.

— Что это такое, матушка-барыня, съ вами? Пріѣхали — лица на васъ не было, а тутъ ужъ и дурнота… Прилягьте, матушка, Анна Савельевна. Пойдемте, я васъ положу на постельку, — говорила нянька и повела барыню въ спальню.

Но Аннѣ Савельевнѣ не лежалось. Она тотчасъ-же поднялась съ постели. Все происшедшее проносилось передъ ней какъ въ чаду. Сердце болѣзненно сжималось. Въ головѣ проносились проигравшія на скачкахъ лошади, на которыхъ она такъ разсчитывала, что онѣ дадутъ ей хорошій выигрышъ, мелькала фигура осанистаго пожилого господина, привезшаго ее со скачекъ, его сѣрая шляпа, бѣлый жилетъ, черный галстукъ съ черными горошинами и воткнутая въ галстукъ крупная жемчужина съ видѣ булавки. Карточка это, брошенная имъ на столъ, мозолила Аннѣ Савельевнѣ глаза.

— Гнусный человѣкъ! — проговорила она вслухъ съ негодованіемъ. — Послѣ такого подлаго предложенія смѣетъ еще карточку свою оставлять!

Она схватила карточку, хотѣла разорвать ее, не читавши, и выбросить, схватила ее, во «остановилась и прочитала. На карточкѣ стояло: „Климентій Аркадьевичъ Елтухъ-Чопоровскій“. Былъ на карточкѣ и адресъ: Фурштадтская, домъ такой-то.» Она съ негодованіемъ отбросила отъ себя карточку, бросилась въ дѣтскую, схватила изъ рукъ няньки ребенка и стала его цѣловать и прижимать къ своей груди. Она заплакала.

Вошла кухарка съ засученными по локоть рукавами платья и сказала:

— Нездоровится, вамъ, барыня? Простудились. Это бываетъ. Покушать-бы вамъ… Вѣдь ужъ пора. А пообѣдаете, такъ и прилечь… ѣдой да сномъ иногда все проходитъ. Винца выкушайте малость.

— Да скиньте вы съ себя, барыня, платье-то и надѣньте капотикъ, — прибавила въ свою очередь нянька. — Шутка-ли, цѣлый денъ въ корсетѣ! Вездѣ надпираетъ и все эдакое…

Нянька помогла барынѣ переодѣться. Кухарка накрыла на столъ.

Переодѣваясь, Анна Савельевна думала:

«Золотые- часы съ цѣпочкой… Браслетъ — подарокъ Сержа, когда я была еще невѣстой, и деньги, которыя онъ прислалъ для уплаты за квартиру — все прахомъ въ три дня пошло»…

Она сѣла за столъ, но ѣсть ей не хотѣлось. Хлебнула она двѣ ложки супу и положила ложку на столъ. Былъ битокъ въ сметанѣ. Она поковыряла его вилкой и оставила. Разрѣзала огурецъ и тоже ѣсть не могла.