|
Ты спрашиваешь, почему я, священник, пришел сюда, и почему я остаюсь при этом священником. Хотя сейчас, честно говоря, и не знаю, имею ли право служить официально. Потерял связь… Нас ведь не любят в Ватикане, это, к сожалению, не секрет. Но я ведь вырос здесь, понимаешь? Я смог выучиться благодаря помощи церкви, но я — сам такой вот крестьянин, как они все. Я знаю, как они живут. А последние десять лет — этот террор правительства, самый настоящий, не против партизан, какое там, против собственного народа. Где был бы Христос, приди он сегодня к нам? На нашей стороне, Мануэль, я убежден в этом. Он всегда был на стороне бедных, нищих, отверженных. Тех, кого убивают. Христос — он в этих людях. А не там, в официальной церкви, которая защищает богатых и хорошо устроенных и позволяет им грабить и убивать нас.
— Но разве твой долг, как пастыря, не в другом заключается? — поинтересовался Мануэль, — вы же должны заниматься духовным, а не политикой, разве не так? — А в чем разница между духовным и политикой? Как разграничить эти вещи? Ты имеешь в виду личностное и общественное. Да, церковь всегда была обращена к личному, к персональному в человеке. Но как можно помочь лично человеку, которого пытают в тюрьме? Духовно — как ему помочь? Да только прекратить этот ужас… Росита снова расстроилась при этих словах. Она всегда старалась не думать о том, что произошло с ее папой. Известно только, что он умер. Умер — и все. Но ведь опять же, известно, что практически все, кто попадает к ним в лапы, умирают не просто так. Но она старалась не думать об этом, слишком жутко. Вот и Мануэль, кстати, он два года просидел в тюрьме, и она видела у него на боку шрамы. Остальное, он говорит, зажило, а это вот так и осталось. Потом Мануэля обменяли, это во время операции в Сан-Мигеле, когда захватывали солдат в заложники. Росита, кстати, тоже участвовала немного в той операции. — Как можно духовно помочь человеку, который голоден? Матери, у которой умирает ребенок? Неужели можно читать этим людям проповеди с амвона, и не обращать внимание на их положение? А ведь таких у нас — большинство. А что касается моего долга как священника… Да, я должен сделать все, чтобы люди встретились с Богом. А для этого самый эффективный путь — сделать так, чтобы люди служили народу по совести. — Даже неверующие? Тебя как, устраивает положение, что мы, коммунисты, вообще-то не верим в Бога? — Я не стремлюсь агитировать моих братьев-коммунистов, чтобы они приняли вероучение и практиковали церковный культ. Что даст такая агитация? Но я требую, чтобы все люди действовали сообразно со своей совестью… И снова Росита заснула, не поняв почти ничего из того, что говорил отец Фелипе. Она слишком вымоталась. В следующий раз ее разбудил голос Мануэля. — Но какова твоя программа? Политическая, я имею в виду. Ведь мы когда-то придем к власти. Отец Фелипе помолчал. Потом сказал. — Христианство — это мотив, а не наука революции. Наука революции — это марксизм. По этой причине мы собираемся строить не христианское общество, а социалистическое. Может быть, могло быть иначе. Но сложилось вот так. Но… В следующий раз Росита проснулась почти в полной тьме. Только угли еще тлели в очаге. Но двое мужчин, сидя на полу, продолжали разговаривать. Снова говорил отец Фелипе. — Во-первых, одна из самых важных задач- гуманизация революции. Она не всегда возможна, но это наш идеал. Во-вторых, человек сам по себе, как личность, обладает ценностью и достоинством. И мы должны соблюдать баланс между нуждами личности и нуждами коллектива. Девушка, не поняв ни слова, очередной раз провалилась в сон и не просыпалась больше уже до рассвета. Карьера Айри за последний год прямо-таки взлетела. Вообще это был год прорыва. |
