|
- Действительно, необыкновенное чудо! - пробормотал Апулей Тудертин, весь начиненный суевериями и очень религиозный. Он глубоко задумался над тайным смыслом этого происшествия, в которое он твердо уверовал и которое признал знамением богов. В эту минуту человек среднего роста, с крепкими плечами и грудью, с энергичным, мужественным лицом, с черной как смоль бородой и черными глазами, слегка ударил левой рукой по плечу Спартака, оторвав его от размышлений. - Ты так погружен в свои планы, что глаза твои смотрят в упор, но ничего не видят?.. - А, Крикс! - воскликнул Спартак, поднеся правую руку ко лбу, и потирая его, как бы желая отвлечься от своих мыслей. - Я тебя не видел. - И, однако, ты на меня смотрел, когда я проходил там внизу вместе с нашим ланистой Акцианом. - Да будет он проклят!.. Ну, как дела? - опросил спустя минуту Спартак Крикса. - Я видел Арторикса после его возвращения из поездки. - Был он в Капуе? - Да. - С кем-нибудь виделся? - С одним германцем, неким Эномаем, которого считают среди всех остальных его товарищей самым сильным и энергичным. - Ну, ну? - спросил Спартак с все возрастающей тревогой. Глаза его сверкали радостью и надеждой. - Ну и что же? - Этот Эномай питал надежды и мечты, подобные нашим; поэтому он принял всей душой наш план, присягнул Арториксу и обещал распространять нашу святую и справедливую идею, - прости, если я говорю “нашу”, когда я должен был бы сказать “твою”! - среди наиболее смелых гладиаторов из школы Лентула Батиата. - Ax, - тихо воскликнул Спартак, вздохнув с чувством сильнейшего удовлетворения, - если боги, обитающие на Олимпе, окажут помощь усилиям несчастных и угнетенных, то я уверен, что недалеко то счастливое время, когда рабство исчезнет с лица земли. - Однако Арторикс сообщил мне, - добавил Крикс, - что этот Эномай, хотя очень смел, но легковерен, неосторожен и неблагоразумен... - Клянусь Геркулесом!.. Это скверно... Очень скверно! - Я подумал то же. И оба гладиатора замолчали на некоторое время. Первым нарушил молчание Крикс, спросив Спартака: - А Катилина? - Я начинаю убеждаться, - ответил фракиец, - что он никогда не пойдет с нами в нашем предприятии. - Значит ложь - та слава, которая идет о нем, и сказка - хваленое величие его души? - Нет, у него великая душа и еще больший ум, но он пропитав всеми предрассудками своего воспитания, чисто римского. Я думаю, что он хотел бы воспользоваться нашими мечами для того, чтобы изменять существующий порядок управления, но не для того, чтобы уничтожить законы, благодаря которым Рим тиранствует над воем миром. И, помолчав немного, он добавил: - Сегодня вечером я в его доме увижусь с ним и с его друзьями для того, чтобы постараться придти к соглашению относительно общего выступления, но я боюсь, что мы ни к чему не придем. - А наша тайна известна ему и его друзьям?.. - Никакая опасность не грозит в случае открытия ее: если нам не удастся сговориться, они все же нас не предадут. Римляне ведь так мало боятся нас - рабов, слуг, гладиаторов, что не считают нас способными создать серьезную угрозу их власти. |
