|
Это было место встречи римлянок, которые обыкновенно здесь гуляли и занимались гимнастическими упражнениями; поэтому сюда же сходились представители элегантной молодежи, патриции и всадники, чтобы поглазеть и полюбоваться прекрасными дочерьми Квирина. Когда оба гладиатора пришли к портику Катулла, он был окружен сплошной стеной людей, смотревших на женщин, которых собралось в этот день здесь больше, чем обычно, гак как на улице шел снег, и дождь. Действительно, чудесное и привлекательное зрелище представляли сверкающие белизной точеные руки и олимпийские плечи среди блеска золота, жемчугов, камней, яшмы и рубинов и среди бесконечного разнообразия цветов пеплумов, палл, стол и туник из тончайшей шерсти и легких тканей. Здесь блистали красотой Аврелия Орестилла, любовница Катилины, я хотя юная, все же величественно красивая Семпрония, которой суждено было впоследствии, за личные достоинства и редкие качества своего ума, получить прозвание знаменитой и затем умереть, сражаясь как храбрейший воин рядом с Катилиной в битве при Пистории. Здесь были и Аврелия, мать Цезаря, Валерия, жена Суллы, весталка Лициния и сотни других матрон и девушек, принадлежавших к наиболее видным фамилиям в Риме. Внутри великолепного и обширнейшего портика некоторые из этих патрицианских девушек качались на особых качелях: другие неподалеку забавлялись игрой в мяч - самой распространенной и излюбленной игрой римлян обоего пола, всех возрастов и положений. Спартак и Крикс остановились несколько позади толпы патрициев и всадников, как полагалось людям их положения и стали искать глазами Луция Сергия Катилину. Они увидели его стоящим возле одной колонны вместе с Квиятов Курием, благодаря которому впоследствии был открыт заговор Катилины, и с юным Луцием Кальпурнием Бестием, он впоследствии был народным трибуном в год этого заговора. Стараясь не толкать собравшихся здесь знатных людей, оба гладиатора мало-помалу приблизились к страшному патрицию, который, саркастически улыбаясь, говорил в эту минуту своим друзьям: - Я хотел бы как-нибудь познакомиться с весталкой Лицииией, которой этот толстяк Марк Красе дарят такие нежные ласки, и рассказать ей о его любви к Эвтибиде. - Да, да, - сказал Луций Бестия, - и передай ей, что он подарил Эвтибиде двести тысяч сестерций. - Марк Красе, дающий двести тысяч сестерций женщине!.. - воскликнул Катилина. - Но ведь это более удивительно, чем чудо в Ариминуме, где, как рассказывают, петух заговорил по-человечьи. - Это удивительно разве только потому, что он баснословно скуп, - заметил Квинт Курий. - Ведь для Марка Красса двести тысяч сестерций не больше, как крупинка в сравнении со всем песком светлого Тибра. - Он прав, - сказал, широко раскрыв глаза, с выражением жадности, Луций Бестия. - Что это для Марка Красса, имеющего свыше семи тысяч талантов!.. - Это значит - более полутора биллионов сестерций?.. - Сумма, которая казалась бы невероятной, если бы не было известно, что она действительно существует! - Вот каким образом в нашей столь хорошо управляемой республике, - сказал с горечью Катилина, - для человека с низменной душой и с посредственным умом оказывается открытой широкая дорога к величию и к почестям. Я же, чувствующий в себе силу и способность довести до успешного конца любую войну, никогда не мог добиться назначения командующим, так как я беден и обременен долгами. |
